АЙ-АЙ-ЯЙ-ЯЙ, ВЕРНУЛИ КРЫШУ!
Еще один повод вспомнить про японский «парижский» синдром – Амстердам. Спроси любого, что это за город, и тот самый любой тебе ответит, не задумываясь: «Центр разврата и наркоты». И, конечно, будет где-то прав, но только отчасти. От той части, в которой складированы названные прелести, а это ведь совсем небольшая по площади территория. Территория небольшая, а слава – огромная. И что из этого следует? Нечеловеческая скученность, толкотня, суета, головная боль и сплошное разочарование. А вот не надо иметь завышенные ожидания!
Чем удивителен Амстердам – так это своей мнимой легкостью восприятия и обманчивой доступностью для понимания. В самом деле, любой приезжий после первого же часа хождений по улочкам/мостам/каналам способен понять, что у города есть своё собственное лицо. Но вот какое? Простое, как у Коляна из соседнего подъезда, или это сморщенное лицо недостреленной внучки профессора лингвистики и преподавателя русской словесности при императорском дворе, а, может, оно вообще напоминает собой испаханное всеми видами стимуляторов табло бывшей рок-звезды? Кажется, что с конкретикой проблем не будет, поэтому, не дожидаясь выяснения окончательного вердикта на заседании своего внутреннего суда, любой приезжий восклицает: «Так вот ты какой, Амстердам голландский». И дальше бездумно скользит по волнам шаблонов и стереотипов, а Амстердам каждый раз сбивает с толку и ухмыляется. Если трава, то? Марихуана. Если кофе, то? Шоп. Если фонарь, то? Красный.
Разумеется, что всё совсем не так. Фонари в Амстердаме по большей части ничуть не красные. В самом обыкновенном кафе можно попить самый обыкновенный… Вот тут хотелось бы соврать, что кофе там готовят волшебно (ну а как еще могут варить кофе по 6 евро за чашку?!), но на самом деле – обыкновенно. Хорошо, вкусно, да, но не волшебно – в Москве без особенного труда можно найти места, где кофе готовят дешевле и лучше. Да и травы продаются самые разные, порой не имеющие никакого отношения к Бобу Марли.
О чем мы забыли? Ах, да, велосипеды. На 854 тысячи населения в городе насчитывается примерно 847 тысяч велосипедов, из которых около 665 тысяч ежедневно колесят по улицам. А что это значит? Понятное дело: не существует уголка, где бы тебя ни настиг двухколесный (как правило) друг нидерландского человека. Вроде бы, верно, но на самом деле – нет, потому что есть такие места, где на велосипеде делать нечего, затопчут. Весь центр настолько плотно забит людьми, что постоянно приходится следить за тем, чтобы никого не толкнуть и не быть самому сбитым с ног. От постоянного напряжения голова начинает страдать особенной, амстердамской мигренью.
Так что легко поддаться искушению и решить, что Амстердам – он вот такой-то и такой, это сразу видно, но есть подозрение, что, не прожив в нём несколько лет, так и будешь находиться во власти обманчивых впечатлений, словно бы окутанный облаком наркотического дурмана. Поэтому лучше просто забить. Во всех смыслах. Расслабиться и посмотреть на происходящее вокруг. И сам станешь частью лица Амстердама.
Понятное дело, что центр плотно оккупирован туристами, и выживать здесь местным очень непросто. Начиная с невозможности выскочить из дома за хлебушком, заканчивая сопутствующими бытовыми неудобствами вроде повсеместно раскиданного мусора, например. Да, мусора здесь хватает и убирать его не успевают, поэтому особенно и не торопятся. Вот, скажем, стандартная для центральных районов картинка, которую ни искать специально, ни (упаси-боже-беспощадный!) лепить из подручных материалов нет никакой надобности. Таких натюрмортов здесь по два на каждое здание.
Представить Амстердам без туристов уже невозможно, но это относится ко многим городам. Особенностью же является какая-то общая внутренняя напряженность, что ли. Возможно, играют свою роль легенды о криминальных щупальцах наркомафии, вольготно протянувшихся вдоль узких улочек, или внутренний цензор верещит благим матом «сейчас в окне будут курить марихуану и сношаться не по-миссионерски!», застилая взгляд красной пеленой сигнальной лампы, или это просто вера в нелепые байки о местных ворах и жуликах без партии. Но ведь и в самом деле порой взглянешь в лица прохожих, а они все на тебя прут, как зомби за свежими мозгами.
И еще лицо города формируют домики, конечно. Этого добра в Амстердаме хватает: 8863 здания, построенных в XVI-XVIII веках, не считая более древних (а уж постройки XIX века и вовсе не берутся в расчет). И они тщательно оберегаются, ремонтируются, реставрируются. И всё за счет городских властей. Например, Монетная башня, перестроенная в 1620 году на месте сгоревшей вместе с городскими вратами предшественницы и в таком виде дошедшая до нас. Понятное дело, что ничего особенного в её истории нет (даже название самое банальное: в 1672-м – «Катастрофическом» – году сторожевой домик рядом с ней использовался для чеканки монет), таких зданий в стиле амстердамского ренессанса здесь пруд пруди. Но есть один характерный момент в современной истории. Когда в 2006 году через это место протягивали новую линию метро (Noord / Zuidlijn), то город из бюджета выделил на укрепление фундамента башни 1.9 миллиона евро. Как поступили б в Москве? Башню бы тупо снесли (вам нужен удобный современный город или развалины?), а Собянин бодро отчитался о введении в строй еще одной станции метро. К слову, о Москве… Тут даже шутить не хочется, потому что при Собянине было снесено (по данным Архнадзора) не менее 92 зданий XIX века и семь – восемнадцатого (про массово уничтожаемый конструктивизм можно и не заикаться), на месте которых строились жилые комплексы, здания ФСБ, транспортные развязки и прочие не менее важные для людей элементы красивого и удобного города. В истории современной России этот, с позволения сказать, мэр претендует на звание главного вандала страны.
А можно ли считать площадь Дам лицом города?
На ней расположен главный домик в Амстердаме – Королевский дворец (у Короля Нидерландов Виллема-Александра в стране три дворца, которые легко поместятся в одной чиновничьей резиденции неподалеку от Геленджика), он же – Дворец-на-Дамбе, который является самым важным культурным и историческим памятником Нидерландов Золотого Века. Строился дворец вовсе не для короля, а в качестве городской ратуши, которая и была торжественно открыта в 1655 году. Именно в этом здании должна была висеть картина Рембрандта «Заговор батавов…», написанная стариком под заказ города, но как тебе, памятливый читатель, уже известно из предыдущей части, работа шедевром не стала и была отклонена. Пожалуй, самая трогательная часть дворца – его деревянная крыша, которая была установлена примерно в 1700-1705 годах. Амстердамцы столь дорожат ей, что во время WWII разобрали и хранили в подвалах, чтобы немцы не пожгли случайно или преднамеренно. Вернули крышу на место в 1946 году и с тех пор она пока не меняла место дислокации. Хотя, конечно, нам Дворец-на-Дамбе дорог прежде всего не крышей.
Колоссальный по размаху (для того времени) проект в стиле голландского классицизма был реализован на волне эйфории от Мюнстерского мира 1648 года. Начались сытые годы, которые в России назвали бы Годами Стабильности, а в Нидерландах окрестили Золотым Веком. «Восьмое чудо света» (вершина банальности!), «Жемчужина в короне Амстердама» – этих и подобных эпитетов Ратуша наслушалась вдоволь, и вполне заслуженно. Достаточно того, что заменивший полуразвалившуюся готическую ратушу эффектный красавец стал самым большим нерелигиозным зданием в мире. Символ (и гордость) либерального Амстердама обошелся бюджету в невероятную по тем временам сумму: восемь с половиной миллионов гульденов. А число свай (их привезли из Норвегии), использованных при строительстве, – 13659 – стало элементом обучения в школьной программе: «дней в году, один впереди и девять позади».
Здесь должен возникнуть закономерный вопрос: «Как же тогда получилось, что символ либерализма стал символом монархии?» Всё очень просто: в сказке обман. 1806 год стал для Нидерландов ключевым в государственном устройстве, и страна получила короля-легионера, которым стал младший брат Наполеона Луи Бонапарт. Очень сильно волновалась вся либеральная общественность. Очень много было сказано крепких слов в адрес короля-дебютанта. Одни называли его Великим, другие – Спасителем, а первый заместитель администрации и вовсе сказал: «Есть Луи Бонапарт – есть Нидерланды, нет Луи Бонапарта – нет Нидерландов». Какие шансы оставались у Ратуши? Ведь, парламент – не место для дискуссий. Поэтому в 1808 году здание было передано королю в качестве признания его заслуг перед отечеством. Хотели еще построить резиденцию на побережье рядом с Медембликом, но не нашли достаточно крупного экскаватора, чтобы вырыть бункер глубиной в 16 этажей. И слава богам, потому что в 1810 году по совету старшего брата Луи отрекся от престола в пользу малолетнего сынишки.
В октябре 1813 года Наполеон потерпел сокрушительное и фатальное поражение под Лейпцигом (именно этот разгром, а не распиаренное Ватерлоо, подписал приговор империи великого француза), и ситуация на политических фронтах резко поменялась: королем стал свой, родной Виллем (он же – Вильгельм) I. Стали поговаривать, что французы были ненастоящими королями, а заведующая каналом РатушаТудэй, например, и вовсе договорилась до того, что назвала бывшего короля «олландским кроликом». Глядя на этот разгул либерализма, местный король подписал 2 декабря 1813 года указ о возвращении здания Ратуши городским властям. А ведь Золотой Век уже давно кончился… Мэр Амстердама только-только освоил производство плитки для тротуаров, а тут на тебе – переезд в новое-старое здание. Прикинув, сколько будут стоить сам переезд, содержание огромного дворца, ремонт внутренних помещений и замена коммуникаций, на собрании городского совета было единодушно решено… (тут даже сама Смерть не удержалась бы от жеста «рука-лицо») вернуть здание королю. В 1815 году после битвы при Ватерлоо, когда расклад для Виллема стал предельно ясен, дворец на площади Дам получил окончательно и бесповоротно (до нынешних дней) статус Королевского дворца голландской королевской семьи.
Да и других любопытных домиков на площади хватает.
Вот чего не хватает в Амстердаме – фантазии для названий. Что это за название такое «Новая церковь»? Очевидно же, что она новая и построена не раньше XV века. Впрочем, строить её начали в четырнадцатом, когда «Старая церковь» (XIII век), стоящая на «старой стороне» Дамрака (тогда – часть реки Амстел), перестала вмещать всех желающих приобщиться к милости божией. Городские власти на все жалобы церковников отвечали отговоркой: дело не наше, вот будет на то согласие епископа, стройте. Закончилось тем, что выбрали священнослужители из своего штата дьячков порезвее, да звонаря со знатной дурью и отправили их к епископу (мол, если на кол их и посадит, так они сами от себя с такой наглостью поехали, а мы тут совершенно не при чем). Епископ Утрехта приехавшую делегацию выслушал, аргументы из пакета вытряхнул, подмахнул бумагу, разрешающую строительство еще одной церкви, и вернулся к своей любимой трубке из белой глины, а обрадованные (и совершенно живые!) делегаты рванули домой с благой вестью.
Решено было строить новую церковь на «новой стороне» Дамрака и назвать её Новой церковью. Конкретное место тоже недолго искали: ведущий гражданин Виллем Эгерт давно мечтал избавиться от фруктового сада, который был слишком влажным и для выращивания конопли не слишком приспособленным. Удивительно только то, что по этому поводу церковь не переименовали во Фруктовую. Строить начали в 1380, строили быстро и в 1408-м уже закончили. Но тут их всех встормозило не по-детски, так что освятили Новую церковь только в 1409 году (в честь Марии и Катерины), а первая служба состоялась в 1410-м. Как говорил Начальник Штаба в известном фильме: «Был на сцене. Там очень хорошо. Но очень медленно».
Горела Новая, но всякий раз становилась только краше. А вот иконоборческим атакам противостоять долго не смогла и в 1578 году стала протестантской. Должна была быть с опупенной башней, но строили её настолько медленно, что это стало заметно даже строителям: в 1783-м недостроенную башню снесли. Проводили здесь коронации, свадьбы, похороны, а в 1979 передали культурному фонду и стали проводить в Новой церкви выставки. Так что теперь её можно смело называть самой культурной церковью Нидерландов.
Насчет отсутствия фантазии при раздаче имен площадь Дам подбрасывает нам еще один яркий пример, расположенный по адресу Dam, 27. Здесь разместился шикарный отель, который назвали… Чтобы ты, читатель-фантазер, попробовал придумать что-нибудь самостоятельно, необходимо немного информации о самом здании. Оно было построено в 1916 году для Индустриального Клуба, который в 10-е годы XX века был национальным центром растущей голландской промышленности и торговли. Здание назвали по амстердамской традиции незамысловато: Индустрия (ха-ха-ха). Во время строительства фундамента в 1913 году были обнаружены остатки средневекового замка, который был частью дамбы Амстела и когда-то разделял реки Рокин и Дамрак. Есть уже какие-то варианты для названия отеля? Подбросим еще крупицу информации: построена Индустрия была не абы кем, а всё тем же Кёйперсом (Вокзал, Рейксмюсеум), нашедшем вдохновение для дизайна в знаменитой Амстердамской Бирже (она же – Биржа Берлаге), т.к. был учеником Берлаге. Наверняка, смекалистый читатель, тебе уже удалось придумать что-то цепкое, броское, звонкое, запоминающееся или просто статусное.
Хозяева отеля думали куда дольше. И что же они придумали? ДвадцатьСемьБля! Ах, если бы, но нет. Это вовсе не аутентичное название отеля, а официальное название «Двадцать Семь» (можете не верить) с авторской эмоциональной окраской.
И завершает или начинает, а если точнее – венчает, подобно маковке на луковке, центральную площадь Амстердама Музей восковых фигур мадам Тюссо. Говорят, что амстердамский филиал (головное отделение музея, как известно, находится в Лондоне) – самый первый и самый главный из всех филиалов. Но на самом деле это не имеет никакого значения, потому что для нас самое важное, что он представляет собой идеальную аллегорию Амстердама: узнаваемо, знакомо, как живое, можно потрогать (и даже пробовать на вкус), но… ненастоящее. Чтобы узнать настоящего Боно или Дэвида Бэкхема, недостаточно посмотреть на их восковую ипостась, необходимо потусить с ними достаточное количество времени, чтобы извести на двоих 16 кило соли (по нынешним временам можно и пару килограммовых пачек). Ровно так же и Амстердам с первого взгляда кажется понятным, знакомым, живым, но на самом деле настоящий Амстердам раскроется только тогда, когда сумеешь пожить в нем время достаточное, чтобы назвать себя жителем этого суетного туристического центра. Вылитый музей восковых фигур.
Но здесь чертовски весело и интересно. Не стоит ломать голову и пытаться что-то понять, ведь понять, откуда приходить радость – непосильная задача. Пожалуй, самое лучшее – покорно отдаться на волю амстердамских течений и ждать, куда они тебя вынесут.
Большинство, конечно, выносит на берег, покрытый кустами травы и стадами прекрасных селянок-растениеводов. Многих путешественников эти радости увлекают настолько сильно, что, вынырнув из отпуска в кресле самолета, несущего их с крейсерской скоростью 825 км/ч на работу к неоконченным проектам, считают, что Амстердам – это чащоба из ёлок и ног. Их можно понять.
Каннабис в Амстердаме официально разрешен для всех посетителей кофеен (пардон, никто их так не называет – только кофешопы). «Что здесь удивительного или особенного?» – спросит иной турист. «Нидерланды – это известный центр вседозволенности и разврата», – вторит другой. Однако, не все так просто. Все тяжелые наркотики под запретом, продавать легкие наркотики на улице запрещено, в кофешопы не пускают людей моложе 18 лет («Предъявите ваш аусвайс!»), и… В октябре 2012 года правительство Нидерландов приняло решение о допуске в кофешопы только нидерландских граждан (в прогрессивной Южной Голландии это реализовано через регистрацию в кофешопах членства местных курцов). Но мэр Амстердама (такой молодец!) настоял на коалиционном соглашении и выбил для своего славного города право впускать в кофешопы всех понаехавших без разбора. Продавать там разрешают на одного страждущего не более 5 граммов марихуаны или гашиша (соответственно, любой турист может безбоязненно иметь на кармане такую порцию), но вместе с косяками все забивают и на это мертворожденное ограничение. Проходя мимо летнего столика, принадлежащего одному из кофешопов, я услышал русскую речь: три кекса мажористого вида сидели за круглым столом, живо обсуждая планы, а перед ними в центре лежал раскрытый и просто огроменный полиэтиленовый мешок плана. Планы потомкам короля Артура (или Ильи Муромца?), конечно же, предстояли планетарного масштаба.
Один из самых известных и самый первый из кофешопов – The Bulldog, – кстати, имеет дурную славу приверженности букве закона, так что в него ходят исключительно гурманы и эстеты.
И еще одно важное замечание: в кофешопах нельзя курить табак, там заботятся о здоровье посетителей.
И коли уж было сказано «А» (-наша), то законы жанра обязывают сказать и «Б» (-….), но сначала всё в одном: дом XVII века, велосипеды, фонарь, канал, лодка, не хватает только аптеки.
Квартал красных фонарей в светлое время суток на удивление приятен и спокоен. А что делать здесь днем? Ведь пусть бордели и разрешены (проституция в Нидерландах была легализована поздно – только в 2000 году), но уличные проститутки до сих пор находятся вне закона (и в депутаты их никто звать не будет), а основная масса увеселительных заведений откроется поздно вечером. Впрочем, некоторые энтузиасты начинают разминаться еще в детское время. Фотографировать ударниц нельзя, уважайте чужой труд. Некоторые «герои» все-таки щелкают их (а особенно отмороженные снимают стоящую в закоулках «запрещенку»), но зачем? Женщины в амстердамских витринах ничем (по основным параметрам) не отличаются от воронежских или липецких, кроме доступности и профессионализма.
Посреди разлива плотской неги уютно расположилась Старая церковь. Та самая, которой перестало хватать прихожанам в XIV веке. Вы легко найдете вход в церковь – он расположен прямо напротив входа в секс-шоп между баром «Старая церковь» и Проституционным инфоцентром возле ирландского паба.
Старая церковь не только самое старое здание в Амстердаме (а по совместительству – самый молодой институт искусства), но и памятник всей истории взаимоотношений между людьми, изложенной в одной фразе: «От любви до ненависти один шаг». Или от ненависти до любви. Построенная на этом месте в 1213 году деревянная церковь родилась по причинам весьма далеким от романтики: любовь к Богу нуждалась в монетизации, а делать это лучше всего в офисе, дабы не носиться по всей округе за агнцами, а чтобы они сами шли на стрижку. Но церковь оказалась маловата, а дураков – напротив многовато. Нередко службы сопровождались удалым матерком и глухими звуками ударов по голове в переполненном танцевальном партере. Ненависть! А стало быть, жги, родимая! И церкву сожгли, чтобы на её месте построить в конце XIII века новую, каменную, в два раза больше прежней. А то и в четыре. И назвали её не менее удачно, чем всё остальное – Старая церковь. И даже освятили в 1306 году, но не в коня корм. Местные церковники явно переусердствовали с маркетингом, и уже через четверть века на танцполе снова образовалась давка.
Старая церковь простояла нетронутой полвека, а потом возвратившаяся ненависть вынудила заняться перестройкой: проходы удлинили и обернули полукругом вокруг хора (это такое небольшое пространство перед алтарем). Народ продвинулся на полшага и рявкнул: «Маловато будет!» Помолясь и с ненавистью глядя на быстро редеющие запасы злата, святая братия пристроила южный и северный трансепты, придав церкви форму креста. Ну, что значит «быстро» и «пристроила»? Это происходило так же быстро, как в России меняются президенты. Да и помимо перестройки церкви у горожан были прочие причины для ненависти. А стало быть, жги, родимая! Сроки выполнения работ сдвигались из-за мощных пожаров 1421 и 1452 годов. Завершили реконструкцию только в 1460 году. Римско-католическая церковь по имени Старая вздохнула с облегчением, но это оказалось лишь короткой передышкой.
Реформация церкви разбудила в прихожанах новое сознание. Доколе! «Доколе вы будете жечь джорданов, макларенов и жанн на своих поганых кострах во имя каких-то нелепых икон?!» – примерно так могла бы вербально выражаться ненависть (разве что, макларенов, скорее всего, всуе не упоминали), охватившая прозревших христиан. И началось Великое иконоборчество (или как это называли в Голландии – «буря статуй» или «шторм изображений»). А стало быть, жги, родимая! В 1566 году алтарь и все иконы/картины/статуи церкви были сожжены или разбиты. Остались только иконы на потолке, до которых подогретые Истиной единоверцы не смогли дотянуться. В 1573 году Вильгельм I Оранский проникся реформаторскими идеями и перешел из католичества в кальвинисты. А после того, как ему удалось окончательно отчебурашить испанцев, в 1578 году Старая церковь (то, что от неё осталось) была передана со всей любовью кальвинистам.
Долгое время церковь была местом встречи местных сплетников, удобной торговой точкой для микробизнеса и приютом для бездомных. Преисполненные светлой ненавистью кальвинисты с такой хренью мириться не собирались. А стало быть, жги, родимая! На это раз уже нет. Прошли те времена! Просто всех бомжей вытолкали на улицу и запретили даже приближаться к святым вратам, а хор зачем-то закрыли дубовым экраном и поместил сверху него надпись: «Длительное злоупотребление Божьей Церковью». Весьма неординарного чувства юмора были убежденные кальвинисты. Это вам не лютеране какие.
Вы спросите, а где же тут тот самый шаг до любви? А случился он через сто лет, в 78-м году со ссылкой всё на ту же несчастную Реформацию. В мир пришла любовь. А стало быть, жги, родимая! Экран с противоречивой надписью демонтировали и сожгли. А церковь с того года стала местом… для свадеб. Здесь был зарегистрирован брак и самого почетного гражданина Амстердама – Рембрандта с Саскией ван Эйленбург. Церковь была любима великим фламандцем. Он крестил в Старой церкви всех своих детей и постоянно приходил сюда просто повтыкать в небесные материи.
Здесь же похоронена Саския и её любовь к тому, кто был для неё всего лишь единственным и самым замечательным мужчиной. А стало быть, жги, родимая! И солнце жгёт, каждый год один раз 9 марта (по високосным – 8 марта) в 8:39 освещая на небольшое мгновение своими лучами гробницу Саскии. В это время проводится ежегодный Первый весенний завтрак, отмечая наступление Нового года Любви.
И по сей день Старая церковь купается в окружении любви, но это вам уже известно.
Еще одна черта на лице Амстердама – необходимая принадлежность всякого туристического центра: здесь везде понатыканы указатели. Указателей даже больше, чем туристов, блядей и велосипедов. Первые впечатления наслаиваются, как коржи в Наполеоне, а ведь настоящего Амстердама увидеть до сих пор не получилось. Поэтому необходимо завернуть за угол поднять вверх руку, резко её опустить и… сбросить избыток полученных впечатлений. А потом спокойно уйти в сторону от туристических троп.
В это почти невозможно поверить, но в настоящем Амстердаме есть каналы, свободные от бесконечно снующих лодок-катеров.
Есть почти пустынные улочки без сувенирных магазинов.
Есть даже церкви, в которых можно спокойно сесть на лавку и просто отдохнуть от бесконечных перемещений. Замереть на пять минут и услышать тихое мерное дыхание старинного города.
И вот именно здесь, именно в этот момент, когда вы размякли, когда ваши глаза затуманились, а изо рта потекли тонкими струйками слюни, город с лихой кавалеристской усмешкой гаркнет вам на ухо: «Я не такой!» И лихо закрутит свой кривой ус. Да, лицо Амстердама еще и заметно кривовато, но это никого не смущает. Зато оно собственное, забавное, милое, лиричное, злобное, усталое, гневное, добродетельное и всегда гостеприимное: I AMsterdam!
Единственное, чего здесь почему-то не получилось встретить – это грусть. Даже если пора уходить. Ведь все равно сюда все возвращаются. Ну, или почти все.
