ИСТОРИЯ ЛЮКСЕМБУРГА. ЧАСТЬ 2. БУТЕРБРОД
И снова начало XIV века – здрасьте. Как оставили мы пять тысяч счастливых горожан, так к ним и вернулись. А они тем временем начали тесниться, толкаться и злобствовать. А всё почему? Да потому что места им маловато будет, понимаешь. Начал Люксембург расти в западном направлении, прихватывая не огороженные земли, так что появление новых валов никого не удивило, а наоборот только лишь обрадовало. Площадь города увеличилась с 5 до 23 гектаров. И тогда казалось, что огороженной земли хватит на о-о-очень дальнюю перспективу. Впрочем, так оно и получилось, но об этом позже. В середине XIV века произошло эпохальное событие. Для Священной Римской империи это была «Золотая Булла» 1356 года. Дурацкое название, конечно, и ужас насколько претенциозное (к тому же ещё и лохматый баян, все вокруг словно бы забыли, что в 1212 году уже была Золотая Булла), но суть документа оказалась на самом деле исторической: указ определил порядок избрания императоров, и порядок этот действовал вплоть до распада империи (1806). Однако для люксембуржцев куда важнее оказалась дата двумя годами ранее. Золотую Буллу утвердил император Карл IV Люксембургский (вот какое влияние на европейскую политику имел маленький, но очень важный Люксембург). И он же в 1354 году от щедрот своей души возвёл родовое графство Люксембург в герцогство. Просто потому, что мог. Вот так живёшь в графстве и даже не знаешь, чем бы можно было гордиться – то ли берёзкой, то ли рябиной, а тут – хлобысь! – и ты уже житель герцогства и сразу же начинаешь гордиться великой державою. В соответствии с новым статусом работы по строительству новых укреплений верхнего города, начаты при Иоганне Слепом, получили хороший пинок и резко ускорились. Параллельным курсом в 1387 году начали укреплять и нижний город. Закончили ускоренный долгострой почти одновременно – в 1898 и 1895 годах соответственно, – подойдя к встрече XV века крепким и нарядным герцогством. Кабы они могли знать, что принесёт им этот XV век, не так бы радовались.
1443 – не просто самый мрачный год в истории Великого Герцогства, но и ещё одна историческая точка, связывающая Люксембург с Триром. В одной из версий легенды о Колонне Лиззи в Трире уже вкратце рассказывалось о том, как Елизавета фон Гёрлиц (она же – Елизавета Люксембургская) скинула неликвид в виде герцогства за неплохие деньги Филиппу Доброму, повторяться нет смысла. Здесь важнее, для понимания, насколько это гордая птица – люксембуржец, реакция самих люксембуржцев. Местные жители наотрез отказались переходить под власть какого-то там Филиппа, даже пусть Доброго, намекая ему, что он ошибся дверью. Но всем известно, как ведут себя зовущие себя добрыми: они унижают более слабых, но с доброй улыбкой на устах. Горожане начали было готовиться к долгой осаде, поскольку крепость считалась одной из наиболее укрепленных в Европе, но Филипп сразу же атаковал и взял город внезапным приступом. Дальше всё понятно: убийства, грабежи, изнасилования, из Люксембурга были вывезены все микроволновки и стиральные машины, а освобожденную территорию включили в состав Нидерландов в качестве одной из семнадцати провинций. Так 1443 год стал тем самым тёмным годом, когда Люксембург на века утратил независимость (бедный Зигфрид только костями скрипел в гробу). В 1447 году он вместе с другими бургундскими владениями перешел по браку к австрийским Габсбургам и в качестве стратегически важного оборонительного пункта оказался вовлечен в бесконечные разборки между Валуа-Бурбонами и Габсбургами. Вся эта геополитическая трескотня перемалывала бывшее герцогство вплоть до XVIII века. В результате непрекращающейся мясорубки Люксембург пережил три раздела, уменьшил в несколько раз свою территорию (фактически все три соседа отхватили себе территории Люксембурга) и стал именно тем карликовым государством (площадь – 999 квадратных миль, самое маленькое государство Евросоюза), которое мы знаем сегодня. И не стоит во всём произошедшем винить Елизавету, просто так сложились цифры, ведь 1443 – это 111 раз по «чёртовой дюжине» (да и площадь страны в милях, если число перевернуть, как бы намекает).
Тёмные века в истории Люксембурга… Но если задуматься, то темнота порой лучше света, потому что скрывает от глаз опасность. И ты идёшь такой беззаботный и бесстрашный. Или вот вам другое соображение про темноту, обыгрывающее известную (и весьма глупую) максиму. Самая темная ночь – самая безопасная ночь, потому что скрывает не только опасности, но и тебя самого, а вот с рассветом тушка жертвы начинает романтично прорисовываться в дымке мерзкого и липкого тумана. Тогда в голове остаётся только одна фраза, бегающая, как пони, но не пони: «Беги, кролик, беги!» Всё к тому, что темнота – не всегда плохо. Это мы поняли на следующее утро, когда пошли по виадуку Пассерель. Это сейчас он с расширенными пешеходными дорожками, высокими ограждениями и противосамоубийствеными конструкциями. Хотя я предложил бы не запрещать им делать своё самое важное в жизни дело, а просто устанавливать ловушки на успешно суицидирующих: прыгнул пенёк с моста, а его в авоську спеленало. И висит он таким овощем в сетке на виду у всех несколько часов, пока коммунальщики урожай не соберут. И сам в следующий раз задумается, стоит ли подвергать себя подобному унижению, и детям – наглядный и одновременно весёлый пример, как делать не надо. Так вот, это сейчас Пассерель вполне безопасен, а в 2015 году от 45-метровой пропасти (где под ногами ютились кроны деревьев и фонарные столбы) пешехода отделяли только невысокие (не больше метра в высоту) перила, какие обычно устанавливают на балконах. И ночью этого не было видно: просто идёшь по ночному мосту, разглядываешь подсвеченные иллюминацией объекты, а о том, что за перилами, как-то не думаешь. Днём же не думать об этом невозможно.
А ещё невозможно не думать о мультилингвистике, ведь тут все объекты называются на трёх языках. И даже субъекты: у каждого ребёнка есть три имени: люксембургское, французское и немецкое. Вот обычное имя люксембуржца: Клаус Франсуа Иоганн. Нет, это всего лишь невинная шутка, имена здесь короткие, односложные, самые обычные. И если вдруг кто ткнёт пальцем в сторону Анри Альберта Габриеля Феликса Мари Гийома, так ведь на весь Люксембург только один Великий герцог. Это всё к чему? Да к Пассерелю. У него несколько названий за каждым стоит своя правда. Ну, во-первых, по своей архитектурной сути – это виадук, никуда не деться. Passerelle переводится с французского в одном из своих значений как «Пешеходный мостик» («мосток», как я его называю). Так что одно из популярных названий переводится на русский как «виадук Мостик». Ещё у него есть официальное название на люксембургском языке – Pont Viaduc, что переводится как «Мост Виадук». Но в народе его на люксембургском зовут – Al Bréck, то ест «Старый Мост». Но и это ещё не всё, потому что используется и по-французски имя «Старый Мост» – Vieux Pont. И наконец эффектный, тоже часто используемый вариант названия, немецкий «Старый Мост» – Alte Brücke. Все названья хороши, выбирай на вкус. К названию «Виадук» вопросов нет (впрочем, совсем не обязательно называть виадук Виадуком, дворец – Дворцом, а озеро – Озером). Но почему именно Пешеходный мостик или Старый мост?
Как уже было сказано, в 1859 году Люксембург обзавелся новеньким железнодорожным вокзалом, который был построен за пределами города, чтобы не снижать обороноспособность крепости. Оно, конечно, безопасно, но что толку в городском вокзале, если от него в город не проехать? «Нужен мост!» – возопил коллективный здравый смысл. Удивительно, но никакого конкурса не было, потому что два инженера прозорливо выкатили проект ещё до того, как руководство города задумалось о городской коммуникации с вокзалом. Огюст Летелье (как и положено, у него имеется параллельное имя – Реми-Огюстен) и Ахилл Гренье (он же – Непомусен-Ахилл) – два чёртовых французских гения инженерных дел, так и не раскрывшие свой потенциал, но впечатавшие свои имена в Пассерель. Хотя… Есть небольшая проблема: Гренье не только Ахилл, но он же – Эдуар. То есть, в официальных документах на работу приняли инженера Ахилла Н. Гренье, а улицу рядом с ж/д вокзалом назвали именем Эдуара Гренье (к слову, Огюст Летелье тоже не остался без «своей» улицы). Ну ладно, какие бы имена не носили Гренье и Летелье, а проект был великолепен. Но как им удалось подготовить его так быстро? Ларчик прозорливости открывается элементарно: Эдуар Гренье (так в официальных документах) был главным инженером путей сообщения в Великом Герцогстве Люксембург, и именно он… готовил план организации нового вокзала, который был принят в июне 1858 года. Теперь всё сошлось в единую картинку, и к моменту введения в строй деревянного вокзала у Главного инженера путей сообщения Ахилла Н. Гренье (так в официальных документах) и Главного инженера Королевского общества Огюста Летелье уже был на руках готовый проект виадука. Какие тут могут быть конкурсы? Хочется верить, что всё было по-честному и проект разработали именно они. К слову сказать, Огюст прожил до 69 лет и умер в Люксембурге в объятиях любимой Вирджинии, а вот Ахилл через пять лет после строительства Пассереля собрал пожитки и уехал с семьей в Соединенные Штаты. Как сложилась его дальнейшая судьба – не известно.
А проект был действительно хорош. 250-метровое полотно шириной 7.5 метров над пропастью удерживают 24 арочных свода. И главная деталь – изгиб посередине. Это дань оборонительному характеру крепости: такая форма позволяла обстреливать мост напрямую с двух разных точек (спойлер: эта его особенность не пригодилась). Даже такую деталь предусмотрели. Как говорится, всё для людей. Откуда же название Пассерель? Всего лишь дань привычке и нежелание городить новое. До постройки виадука на этом месте был деревянный пешеходный мост, по которому и попадали в Верхний город. Названия у него никакого не было и так как он был один, то его так просто и называли – Мостик, Пассерель. Мостик развалили, а название осталось. Почему же тогда виадук стал Старым мостом? Опять же всё просто: он не справлялся с потоком и в 1903 году открыли новый мост – Мост Адольфа, а Пассерель стали звать «Старый мост». Никакой интриги, никакой драмы. Со временем мост расширили, обезопасили, но со стороны он выглядит точно так же, как и полтора века назад.
То ли дело – само герцогство.
Таково уж главное свойство нашей жизни: будьте уверены, что всегда может стать ещё хуже, как пел об этом знаменитый в ту пору шут-менестрель с Востока (любимец дома Стингрей-Габсбургов):
Дна нет, есть сон лет.
Дно кончилось давно.
Сон в составе Нидерландов продолжался почти сто лет – до 1542 года, пока от имени семейства Валуа в дверь не постучался Франциск I. Франциск был парнем видным, но недалёким, а потому основным его увлечением была война. Воевал он часто, но в основном без толку и проку, не в лад, невпопад. В полной мере прелести таких раскладов Люксембург ощутил на себе во время его четвертой войны. Тут стоит остановиться на минутку и оценить, по какой причине могут начинаться войны, если они желанны.
Франциск настолько ненавидел двор Габсбургов, что готов был заключить союз с самим Иблисом, лишь бы завалить проклятых имперцев. Он и заключил Франко-Османский альянс, ударив по рукам с Сулейманом I, топтавшим в это время венгерские города. Однако случился дипломатический казус: 4 июля 1541 года Антуан де Ринкон, французский посол при Османском дворе, возвращавшийся в Константинополь, был убит неподалеку от Риволи. Кто его убил, зачем его убил, питал ли убийца личный неприязнь к Ринкону – это исторической науке не известно до сих пор. Может быть, его убил завистливый младший атташе при посольстве, может быть, это был серийный убийца Зодиак, или просто водитель кобылы Феррари, обидевшийся на обгон в запрещенном месте, никто не знает, но Франциск без труда назначил виновниками людей Карла V, однако виду не подал, только губы надул. 8 марта 1542 года из Константинополя вернулся новый посол – живой и с обещанием османской помощи в войне против Карла. Несколько месяцев Франциск собирал войска вдоль границы, проводил учения и готовил запасы ракет, снарядов и бомб. А потом ка-ак прыгнет! 12 июля Франциск I выступил с объявлением войны, назвав в качестве причины… убийство Ринкона: «Убийство стало столь великой, столь отвратительной и столь странной обидой для коронованной особы, что её никак нельзя простить, вынести или пережить». Правда, год прекрасно выносил, но так и не вынес, год прощал, но так и не простил, год переживал, но так и не пережил, гхм. И французы полетели денацифицировать, демилитаризировать и десатанизировать земли Габсбургов. «Так началася война». Если бы в ней гибли только участники, то и ладно бы…
Сразу же после начала войны герцог Орлеанский (Генрих II – сын Франциска и наследник престола) захватил Люксембург, не успевший подготовиться. Не сказать, чтобы французы немедленно начали расстреливать люксембуржцев, но пройтись по домам в поисках наживы – святое дело, как им казалось. Люксембург перешёл к французам. Пока основные части французских войск атаковали на южном испанском направлении небольшое по численности подразделение Генриха, для виду пальнув пару раз в небо, предпочло через неделю свалить с захваченной территории, узрев внизу превосходящие по численности силы имперцев. Империя нанесла ответный удар, успев спалить с десяток люксембургских домов, в которых предположительно могли укрываться французы. Люксембург вернулся к Габсбургам.
Иногда они возвращаются. 10 сентября 1543 года Генрих снова приехал под стены Люксембурга, но уже не один, а с кузнецом. Почти половина города сгорела, население серьезно уменьшилось, но Люксембург снова стал французским. Казалось, что на этот раз можно выдохнуть, но только местные жители вдохнули (иначе что бы они выдыхали?), как в мае 1544-го на том месте, где через несколько веков появится железнодорожный вокзал, появился, нет, не поезд, а кое-что гораздо хуже – союзник Карла V вице-король Сицилии Ферранте Гонзага со своей армией. Почти половина города сгорела, население серьезно уменьшилось, но Люксембург снова вернулся в Священную Римскую империю. Оставшиеся в живых выдохнули.
Чтобы такой фигни больше не повторялось, Карлом Пятым было решено полностью пересмотреть оборонительную систему Люксембурга. Работы по укреплению и реконструкции стен, башен, рвов начались почти сразу – в 1545 году и продолжались около сотни лет. Зато никакой разрухи и беспокойства, кроме экскаваторов под окнами. Ров был увеличен с 13 до 31 метров, добавились новые бастионы, появились равелины – картинка, а не крепость, всё для людей.
Чуть более сотни лет люксембуржцы восстанавливали население в рамках ограниченного крепостными стенами города. Восстановили. Удивительное дело, но Тридцатилетняя война почти не затронула Люксембург. Может быть, причиной тому были новые стены, может быть, просто повезло, но потонувшая в крови Европа практически не замечала герцогство. Заметили его чуть позже, когда франко-испанская война, плавно перетекла из части Тридцатилетней в самостоятельную затяжную. По итогам Пиренейского мира 1659 года между Францией и Испанией пострадал почему-то больше всего Люксембург, десять процентов которого (целая россыпь крепостей – Тионвиль, Монмеди, Стенэ, Ландреси и др.) отошли Франции. Возможно, из-за отчаянного сопротивления, которое люксембуржцы (имеется ввиду герцогство) оказали войскам Людовика XIV (Монмеди, например, обороняли только 756 человек против 30-тысячной армии и продержались 57 дней, пока не погиб губернатор). Кардинал Мазарини был не только злопамятен, но знал своё дело туго и торговаться умел, не зря привез из Лас-Вегаса звание Чемпиона Мира по покеру. Казалось бы, ну всё уже, хватит, однако это был только разогрев перед настоящей мясорубкой, во время которой Люксембург получил прозвище «Северный Люксембург». Дамы, наблюдающие за развитием сюжета, бросали в воздух чепцы, мужчины – шапероны. Их энтузиазм понять можно: мир был заключён, но не наступил.
Город Люксембург находился под властью испанцев, но де-юре входил в состав Священной Римской империи и был буквально бельмом на глазу Франции. Поняв, что очередное нападение Людовика нашего Солнца неминуемо, Люксембург (город) под руководством испанского инженера с французской (на минуточку) фамилией Лувиньи начал спешно укрепляться: построены новые редуты, башни, вторая линия обороны вокруг города, в городе впервые (!) появились казармы. В общем, всё для людей. Но, как уже догадался смекливый читатель, это не помогло. Король-Солнце вошёл в раж, и уже ничто не могло его остановить.
1681-1682. Попытка взять Люксембург за три дня сорвалась, началась осада. Оставшиеся без газа горожане замерзали, умирали от голода, восстановившееся население начало скоращаться. Осада не привела к взятию города, но страна оказалась под оккупацией.
1683. В декабре город подвергся массированному артиллерийскому обстрелу. Более шести тысяч бомб и гранат часть строений разорвали в клочья, остальные повредив в большей или меньше степени. Но город не сдался.
1684. 28 апреля началась осада и непрерывный штурм города. 3 июня защитники подняли белый флаг, договорившись о почетной капитуляции (1500-2000 военных беспрепятственно покинули город и даже не были взяты в плен). Люксембург снова стал французским.
Взявший его полководец маркиз де Вобан был одновременно ещё и инженером (Себастьен Ле Претр де Вобан в конце жизни стал членом Академии наук и получил чин маршала Франции, захоронен в Париже, в Доме инвалидов), поэтому он только с улыбкой осмотрел всю фортификацию и обратился к главе местного самоуправления: «Ров? Вы это серьёзно?! В конце XVII века – РОВ??!?!» Теперь в Вобане лишился сознания полководец и проснулся инженер. На работы было привлечено три тысячи рабочих (немыслимые для Люксембурга масштабы). За четыре года были установлены новые фортификационные сооружения, расширены и усилены имеющиеся, но самое главное – была вырыта сеть оборонительных казематов длиной 25 километров (к ней обязательно надо будет вернуться подробнее). В общем, всё для людей.
И надо же случиться такому счастливому совпадению: только маркиз де Вобан закончил возиться с казематами и прочими казармами, как в 1688 году началась очередная война между французами и испанцами – Девятилетняя. Если, по правде, то против французов на этот раз выступала коалиция в составе Священной Римской империи, британцев, испанцев, нидерландцев и датчан. Через девять лет после начала войны число жертв насчитывало уже около 680 тысяч, а результатов – не особо. Всё завершилось 30 октября 1697 года закономерным заключением Рисвикского мира (не путать с Будапештским меморандумом), по условиям которого Людовик сохранил лицо, но с Люксембургом (городом) пришлось расстаться. Люксембург вернулся к Габсбургам.
Смерть в 1700 году Карла V привела к т.н. «Войне за испанское наследство». К этому времени население Люксембурга уже настоль ко привыкло к регулярной смене власти, бомбардировкам, блокадам и терактам, что никого не удивило приближение к городу в начале 1701 года войск Людовика XIV. Удивило, что нидерландские войска в конце марта эвакуировали всех желающих. Такого аттракциона невиданной заботы они ещё не видали. А ведь численность населения к этому времени выросла до рекордных 8500 жителей. Но не все, разумеется, захотели расставаться с родным домом, поэтому французским войскам было чем поживиться в оставленной крепости. Люксембург снова стал французским.
Закончилась эта война 11 апреля 1713 года потерями с обеих сторон примерно 700 тысяч человек и подписанием Утрехтского договора между Францией с одной стороны и Великобританией и Нидерландами – с другой. Под звуки литавр Люксембург на этот раз был возвращен… в Нидерланды. «Вот это поворот!» - хором вскричали люксембуржцы: «Мы теперь не Валуа, не Бурбоны, не Габсбурги, а вовсе нидерландцы без роду и племени!» Караваны телег со скарбом потянулись обратно. Люксембург стал нидерландским.
Проблема в том, что Карл VI с этим мирным соглашением согласен не был и, знай себе, продолжил воевать. Все уже бухают, песни поют, а он всё бегает вокруг хаты и шашкой размахивает. Домахался до того, что в 1715 году австрийские войска с боями взяли крепость Люксембург, изрядно побив смиренное население. Почти сразу же из Австрии был вызван выдающийся военный и одновременно не менее выдающийся инженер – генерал-лейтенант Симон де Бауфф. Симон осмотрел зорким оком все закоулки крепости и обратился к главе местного самоуправления: «Две линии обороны? Вы это серьёзно?! В XVIII веке – только ДВЕ линии обороны?!?!» Закипела работа. Это было, пожалуй, самое большое расширение крепости: добавили люнеты, новые внешние форты, перекрыли долину шлюзами и, конечно же, выстроили третью линию обороны. В общем, всё для людей. Люксембург вернулся к Габсбургам.
Бесконечная, казалось бы, грызня за Люксембург между Габсбургами и Бурбонами-Валуа закончилась внезапно в середине XVIII века, потому что, по сути, закончились Габсбурги, плавно слившись с Лотарингским домом и Бурбонами (после Карла VI не осталось ни одного наследника – только наследница). Впрочем, на люксембуржцах это никак не отразилось, ведь они оставались австрийскими подданными. И неплохо оставались, надо сказать, восстановив свою численность к концу XVIII века до 8.5 тысячи человек. Тут, пожалуй, люксембуржцы-то и расслабились, а во Франции тем временем произошла революция и революционеры небезуспешно попытались раздуть европейский пожар, попутно «освобождая» прилегающие территории – так называемую Новофранкию. К 1794 году на левом берегу Рейна остались только две незахваченные крепости – Майнц и Люксембург. Какие шансы были, что их пожар обойдёт стороной? Никакие. Комитет общественной безопасности (разумеется, все захватнические специальные военные операции затеваются исключительно из соображений безопасности) приказал отвоевать обе эти крепости (они же были исторически – французскими, можете сами посмотреть на карты 1705 года). С Майнцем французы попытались разобраться сразу, но сил явно не хватало, поэтому они решили полностью сконцентрироваться на Люксембурге, с которым пришлось изрядно повозиться, благо австрийцы к тому моменту довели численность гарнизона до 15 тысяч (!), снабдив их пятью сотнями всеразличных пушек, мортир и гаубиц. В ноябре началась осада. Ход этой затяжной СВО был бы не особо интересен, если бы не одна забавная деталь. Зимой французские войска стали голодать, замерзать и терпеть такие тяжкие мучения, что их предводитель – дивизионный генерал Жан-Рене Моро обратился к губернатору Люксембурга с… просьбой (!!!) о почетной капитуляции, мол, пустите погреться. Губернатор фон Бендер пожал плечами и велел посиневшему переговорщику передать, что французы всегда могут вернуться в собственные тёплые дома и греться хоть до покраснения. Юмора ко всей этой фантасмагорической зимней кампании добавило то, что в конце зимы неудачник Моро простудился, схватил лихорадку и… нет, вот бывает же так, 10 февраля умер в полном и самом прямом смысле слова. Да, потом, когда потеплело, французы (с новым командующим) дожали обороняющихся, сократили численность населения и вынудили австрийский гарнизон капитулировать, но дивизионному генералу это уже было безразлично. А, да, при капитуляции случился ещё один военно-исторический казус. 7 июня 1795 года была подписана капитуляция, а 12 июня 12396 человек, составлявших гарнизон, покидали город с воинскими почестями. И всё бы прошло гладко, да вот только последняя колонна внезапно наотрез отказалась покидать город: составлявшие её бельгийские и валлийские военные попросили разрешения, взять их на службу во французскую армию. Воистину, нет людей преданнее, чем военные. 1 октября 1975 года большая часть герцогства Люксембург была включена в состав Французской республики под названием Département des Forêts, а затем вошла в состав Французской империи. Люксембург снова стал французским.
Как известно, Французская революция ударилась о землю и обернулась императором Наполеоном I. Тот в свою очередь 6 апреля 1814 года отрекся от престола в первый раз и отправился загорать на остров Эльба. Но перед этим прославленный император изрядно попил кровушки у европейских картографов, поизгалявшись над европейскими границами. Ко всеобщему удивлению «Северный Гибралтар» после 1795 года практически не участвовал во многочисленных кампаниях. Зато на территории герцогства активно устанавливался Французский мир: французский был установлен единственным официальным языком, местным жителям было запрещено участвовать во всех государственных службах, заодно потеснили католичество, отделив церковь от государства (что можно только приветствовать, в общем-то), а уж когда французская армия объявила об обязательной службе люксембуржцев в её рядах, то и вовсе случилось крестьянское восстание (впрочем, быстро подавленное). Короче говоря, внутренняя жизнь в отличие от внешней кипела вовсю. Но про них никто не забыл и ничто не забыло. Вскоре после поражения (не окончательного) и отречения (не последнего) Наполеона прусские войска без особого сопротивления с 8 июля 1814 оккупировали Люксембург, ожидая закрепления какого-то там де-юре. Жители тоже замерли в ожидании неведомо чего. Люксембург стал прусским.
Однако, (опять же, как всем известно) отставной император, набравшийся сил и здоровья на Эльбе, снова высунулся и помахал кулаком: «Ух, я вас!» Как высунулся, так и засунулся (на этот раз уже окончательно) 22 июня 1815. Здесь можно только поражаться с какой уверенностью вели себя главы европейских государств: начатый в сентябре 1814 года Венский конгресс, в задачу которого входило установить растворившиеся границы, не прекратил свою деятельность после Второго Пришествия императора Наполеона и даже не стал брать творческую паузу. Окончательный вердикт по европейским границам был согласован 9 июня 1815 года, за девять дней до поражения Наполеона при Ватерлоо. А что, если бы он не проиграл? Впрочем, он проиграл. И как же выглядела по итогам Конгресса историческая справедливость? Пруссия получила себе Битбург и все земли к востоку от новой границы, в результате чего Люксембург уменьшился на 880 квадратных миль (или еще на 24% от первоначальной площади; часть этих земель после Версальского мирного договора 1919 года отойдет к Бельгии, но горевать об этом придётся уже не люксембуржцам). Нидерланды получили управление де-юре над остальными территориями, Люксембург стал суверенным государством под властью короны Нидерландов (впрочем, прусский гарнизон никуда оттуда не делся, оставшись в городе, получившем статус федеральной крепости – этакий прусский Севастополь) и управлялся королем Нидерландов Виллемом I. «Именно так по-вашему должна выглядеть справедливость?!» – возопили люксембуржцы. Монархи посмотрели на несчастных и решили компенсировать потерю земель повышением статуса: так в 1815 году герцогство Люксембург стало Великим герцогством Люксембург. А пруссаки тем временем восстановили и обновили оборонительные сооружения, добавив два новых форта. Даже начали строить четвёртую линию обороны, но так и не построили. В общем, всё для людей. Люксембург уменьшился, стал великим и нидерландским, одновременно получив членство в Германском союзе (то есть, став ещё и германским).
Добавила головокружения (если остались те, кто успевает следить за переменами) предвестница «Весны народов» – Бельгийская революция 1830-го года. Борьба за самобытность пива и нерушимость вековых рецептов привела к тому, что люксембуржцы присоединились к повстанцам и с 1830 года по 1839 почти всё Великое герцогство управлялось Бельгией, кроме города-крепости, где в глухой обороне засели 4000 прусских сержантов, офицеров и солдат, а вместе с ними – дрожайший губернатор. Люксембург (почти весь) стал бельгийским. Но в 1839 году стороны пошли на Лондонскую мировую, Бельгии была предоставлена независимость (от Нидерландов), а Люксембургу… Это была самая большая территориальная потеря: к Бельгии отошло 1627 квадратных миль (или 42% от первоначальной территории), которые и сегодня являют собой бельгийскую провинцию Люксембург. И снова люксембуржцам решили компенсировать потерю земель. Но ясная поляна, что ещё более великим герцогство сделать было уже нельзя (не было в то время приставок мега- или супер-, а то было бы Супервеликое герцогство), поэтому Виллем I объявил личную унию и оставшийся восточный Люксембург де-юре получил независимость, хотя де-факто управлялся Королем Нидерландов, одновременно представляя военные интересы Пруссии, которая так и продолжала держать в городе свой гарнизон. Люксембург стал… раком.
И в этой эротичной позе город продержался вплоть до 1867 года. Не удивительно, что за эти годы гражданское население выросло до 10 тысяч человек на зависть всем демографам. Пока в 1867 году не случилось… На самом деле закрутилось эта канитель годом раньше и ход её развития очень напоминал игру в Монополию, где есть два сильных (Вильгельм I под ручку со своим премьером Бисмарком и Наполеон III, т.е. Пруссия и Франция) и два слабых (Виллем III и Франц Иосиф I, т.е. Нидерланды и Австрия) игрока.
В 1866 году Отто фон Бисмарк дал понять Наполеону, что Пруссия посмотрит сквозь пальцы на рост французского влияния в Люксембурге, если те в свою очередь не будут вмешиваться в конфликт Пруссии с Австрией. Француз под столом мигнул пруссаку и началась Семинедельная война между Пруссией и Австрией. Австрия покинула игровое поле очень быстро, получив от Бисмарка по жадной усатой физиономии, и первой обанкротилась в этой схватке «монополистов». Пока пруссаки занимались муторным оформлением послевоенных достижений, Наполеон III как бы ненароком предложил Виллему III за личное владение красивой «улицей» Люксембург пять миллионов гульденов, а так как Виллему все равно не на что было строить отели, он 23 марта 1867 года с радостью согласился. Фактически Виллем III самоустранился вслед за австрийцами, предоставив оставшимся игрокам разбираться между собой самостоятельно. Бисмарку такой поворот не понравился, и Пруссия стала решительно возражать против столь неспортивной договоренности. В свою очередь Наполеон слегка прифигел от такой наглости и прямо вот так, при всех, заверещал: «Жулик! Вы же сами мне это предлагали, а я вам под столом мигнул, мол, оффер принят!» Отто фон Бисмарк был не тем пацаном, на которого можно орать при всех, он приподнял бровь и тихо спросил Наполеона: «По eблy?» Француз понял, что малость перегнул и… Именно здесь и не случилось то самое, которое «Пока в 1867 году не случилось…». Просто чудом Люксембургский кризис не перерос во Франко-прусскую войну, а плавно был спущен Наполеоном в очередную (все сбились со счета) Лондонскую конференцию, которая увенчалась подписанием в сентябре Лондонского договора. Протест был слит, компромисс найден, а Великое герцогство Люксембург получило статус «вечно нейтрального». Прусский гарнизон был из Люксембурга выведен 9 сентября, а ошалевшему Виллему III разрешили содержать в городе охрану не более 300 человек. И да, коли уж город стал нейтральным, то все оборонительные сооружения было велено разобрать. Через девять веков после Зигфрида Люксембург перестал быть крепостью, честолюбивые мечты растаяли. На снос крепости ушло 16 лет (с 1867 по 1883) и полтора миллиона франков. Появились огромные территории для роста города (площадь укреплений была 180 га, а площадь города – 120 га). На этот раз, похоже, всё было действительно для людей. А Люксембург остался только и исключительно под короной Нидерландов.
Да, напоследок надо прерваться и сказать всего два слова о памятнике, что стоит рядом с Собором Люксембургской Богоматери. Это Великая герцогиня Шарлотта. Как все уже догадались, Салический закон в Люксембурге продержался недолго, ибо закон сделал своё дело, закон может уходить. 9 января 1919 года старшая сестра Мария Аделаида вынуждена была отречься от престола и через несколько дней Великой герцогиней стала Шарлотта. И что же сделала новоявленная монархиня первым делом? Она заручилась поддержкой народа, посодействовав принятию новой Конституции. 28 сентября был проведен референдум (да-да, в цивилизованных странах уже давно так принято), на котором почти 78% населения подтвердили конституционность монархии и вручили юной герцогине карт бланш, вотум доверия и руку помощи. И Шарлотта не подвела. В 1940 году по известным причинам она отправилась в изгнание, но не бросила свой родной Люксембург, регулярно проводя передачи на BBC, «Туры доброй воли» по США и поддерживая оставшихся в оккупации. А ведь могла вернуться на родину, сесть в застенки и получать карцер за представление не по форме… 14 апреля 1945-го Шарли вернулась и посетила все разрушенные города и деревни страны, оказывая посильную монаршую помощь. Хорошая была дама, можно сказать – душевная. Любят её в Люксембурге, чего уж там.
Ну так вот. 1890 год, год смерти нидерландского монарха Виллема III стал, пожалуй, самым радостным для Люксембурга. Не такая уж и редкость, когда люди радуются смерти правителя (есть надежда, что недолго ждать очередной радости), но в случае с Великим герцогством эта смерть стала не просто этапом, а Скрижалью, Вехой и Краеугольным Камнем (в более фривольном варианте – сутью, зерном и изюминкой). Надо же такому случиться, что все трое сыновей монарха не дожили до его похорон. За десять лет до выхода со сцены Виллем успел заделать ещё одного ребёнка, но ребёнок оказался девочкой Вильгельминой. Какая ирония судьбы. В 1884 году, когда не смог убежать от тифа младший сын короля Александр Виллемович, в Нидерландах срочно отменили Салический закон, запрещающий женщинам наследовать престол. Да, в Нидерландах, а про Люксембург тогда никто не подумал. И вот случилось 23 ноября 1890 года. 10-летняя Вильгельмина спокойно усаживается на трон и говорит: «А где моя любимая игрушка – Люксембург?» И в тронном зале слышно треск от того, как поднимаются волоски на шеях присутствующих: все забыли, что Великое герцогство формально независимо – это раз, и не отменяло Салический закон – это два. Великим герцогом становится 73-летний (но выглядящий на 71!) Адольф. Великое герцогство через 447 лет вновь становится полностью независимым (спи спокойно, Зигфрид).
Люксембуржцы впервые за многие века вдруг ощутили себя отдельной и гордой нацией, вкусили пьянящий настой независимости и именно тогда провозгласили, что не хотят больше никем становиться, а желают всего лишь оставаться теми, кто они есть. Именно таким шагнул в XX век Люксембург – великим, независимым, гордым. Люксембург стал люксембургским.
.