БЕЗУМИЕ АРХИТЕКТОРОВ И ШЛЯПНИКОВ
Когда дело доходит до интересов своих жителей, низкорослый Реймс не волнуется по поводу того, что какому-нибудь приезжему может показаться неуместным современное здание в районе исторического центра. Так произошло и с консерваторией.
Будучи основанной в 1912 году, как музыкальная школа, будущая Региональная Консерватория Реймса (C.R.R.) очень быстро разрасталась и регулярно меняла местоположение, переезжая в более просторные помещения. Так продолжалось вплоть до 1994 года: скрипачи-шампанисты и тромбонисты-коньячисты заучивали наизусть ноты, прихватывали подмышку пюпитры и перекатывали главный концертный рояль по новому адресу. Рядовые жители, встречая подобную процессию, норовили сунуть франк-другой в инструменты, болтающиеся за спинами страстотерпцев. Все жалели музыкантов, в том числе и городские власти. В 1992 году было решено покончить с этими переездами раз и навсегда. Участок был найден в центре, где располагались два неказистых домика столетней давности. Через два года, в сентябре 94-го, будущие дипломированные музыканты совершили последний переезд с улицы Карно на улицу Гамбета. Со стороны новое здание кажется не очень большим (но стильность формы, вдохновленной обечайкой то ли скрипки, то ли виолончели, отрицать сложно), однако первое впечатление обманчиво: каждый год на обучение поступает от 1400 до 1500 студентов (и как с ними справляется штат из 90 преподавателей?!). А ведь еще здесь 4 концертных зала с цифровым управлением, 3 танцевальные студии и мультимедийная библиотека. Высокотехнологично внутри, современно снаружи, и всё это в самом историческом центре Реймса между Нотр-Дам-де-Реймс и аббатством Сен-Реми.
Выходите из консерватории, поворачиваете налево, и через пять минут уже стоите перед Нотр-Дам-де-Реймс. Но если вы не только принципиальны (говорят, что принципиальные налево не ходят), но и любопытны, или вышли не из CRR, а идете от собора Божьей матери, то ваш тернистый путь наверняка лежит к Сен-Реми.
Аббатство, церковь и музей Сен-Реми были одним из последних пунктов Большого Плана, но от этого не менее обязательным.
Район, где расположено Сен-Реми, не отягощен обилием предприятий или высотных жилых домов, но что еще приятнее – он прекрасно обходится без туристических масс, а оттого здесь тихо и малолюдно. Особенно, если подходить к базилике сзади. Первое, что бросается в глаза – непомерно большие и нелепые аркбутаны, напоминающие руки Евгения Леонова, сидящего на тюремной шконке. Архитектор испытывал тайную страсть к выпирающим деталям? Вовсе нет, объяснение такой несообразности простое и даже незамысловатое: базилика не имела единого плана строительства, поэтому и подпирать строение приходилось по ходу пьесы так, как придется.
К XI веку Сен-Реми обзавелся останками двух знаковых персонажей: святого Ремигия и святого Сикса. Но хранить их в маленьком курятнике, называемом церковью, пусть его даже и расширили по возможности, было как-то стыдновато. Вот тогда очередной аббат по имени Айрар постановил: «Будет здесь великий собор для хранения раки с останками, и будет собор не новомодный готический… А что вы так на меня смотрите? Вам термин не нравится? Не слышали до сих пор, чтобы его к архитектуре применяли? Дайте срок, скоро всё вокруг готичным станет. Так вот, будет он не в готическом стиле, а в консервативных традициях – романским. И это будет самый большой романский собор в мире!» Сказал, как отрезал. И началась в 1005 году великая стройка. О масштабе планирующегося здания можно судить хотя бы по крыльям, длина которых составляла 52 метра.
Вот только старенький уже был Айрар, хиленький, а работа продвигалась медленно, отвлекая на себя все силы и средства города. Вот город и не выдержал: где-то в промежутке между 1012 и 1015 годами похоронили Айрара, а его место занял Тьерри. Новый аббат выступил перед согражданами примерно с такой речью: «Дорогие реймляне! Предлагаю свернуть гигантский проект старого маразматика и построить что-нибудь более скромное. Это сэкономит для городского бюджета достаточную сумму, чтобы заложить тротуары плиткой». Надо ли говорить, что горожанам это очень даже понравилось. Более того, сносился частично выстроенный собор на полном энтузиазме и без финансовых вложений со стороны городских властей. Даже пришлось останавливать разошедшихся дестройеров, когда стало понятно, что такими темпами вместо самой большой церкви в мире на этом месте будет самый большой котлован. В результате, восточная часть была снесена полностью, а от западной кое-чего осталось. Это «кое-чего» и стало основой для нового строительства.
Новая церковь теперь была в два раза уже и возводилась уже не такой высокой. Более того, хор практически отсутствовал, а сразу за трансептом находилась аспида, то есть сверху здание было похоже на букву «Т» с шишечкой.
Так как здание изначально задумывалось в романском стиле, то и никаких стрельчатых сводов не планировалось. Вместо этого первый мастер-строитель применил метод, использованный в нартексах (входное помещение с западной стороны) соборов в Турнусе и Клюни (речь о Клюни II), – которые позднее были разрушены, – перпендикулярные опоры. Так появились чудовищно некрасивые контрфорсы.
Но красота и величественность собора ничуть не заботили аббата Тьерри, который торопился поскорее сдать новое здание в эксплуатацию. В 1049 году базилика была освящена, останки Ремигия расположились в аспиде, а Тьерри благополучно отошел от дел мирских. Не прошло и ста лет, как следующий аббат хитро прищурился на домик и проворковал: «А вот здесь мы зафигачим что-нибудь вычурное». И зафигачил бенедектинский ансамбль с часовенками. Базилика превратилась в экзотическое здание, вызывающее у одних недоумение, у других – откровенную насмешку. Следующий и решающий этап в жизни церкви пришелся на XIII век. Как говорится, не прошло и сотни лет.
В конце двенадцатого века, не выдержав издевательств и намеков на «неместное происхождение», новенький аббат Дом Симон распорядился перестроить эту «халабуду» во что-нибудь приятное глазу. Бульдозеры не пригоняли, но поломали достаточно для того, чтобы выстроить из оставшегося некое подобие готического собора. Айрар перевернулся в гробу и процедил сквозь оставшиеся зубы: «А я же предупреждал». После такой кардинальной «реновации» решено было еще пристроить и хор. А так как он выстраивался уже дополнительным бонусом, то опоры пришлось делать непропорционально большими, дабы аркбутаны смогли удержать получившегося козлобарана в статичном устойчивом положении. Больше ни у кого уже не возникало желания что-то еще перестраивать в этом странном романо-готическом здании. Разве что в 1602 году местным жителям пришлось разориться на большую «розу», – окно на фасаде – без которой архиепископ Роббер де Ленонкур не представлял приличное заведение.
Если уж совсем откровенно, то на обязательный пункт любого туристического плана может претендовать только археологическо-исторический музей Сен-Реми. Во-первых, это один из самых богатых (по величине и составу коллекции, разумеется) музеев данной направленности во всей Европе. А посетить «пузатый» музей всегда интересно. Во-вторых, он и без экспозиции представлял бы интерес, т.к. занял почти все здания бенедиктианского аббатства Сен-Реми (XVII – XVIII века). Просто шастать по его залам, комнатам и коридорам, представляя, что мимо прошмыгнула тень кардинала Ришелье или графа де Рошфора, уже приятно (и даже где-то под лопаткой щекочет мягкой лапой императорский горностай). Только надо учитывать, что музей открывается на вход нетрадиционно поздно – в 14:00. Ну, зато билеты недорогие – 5 евро.
Музей состоит из четырех разделов:
1) история аббатства;
2) галло-римский Реймс, который известен нам под именем Дурокорторум;
3) региональная археология, с коллекцией от предыстории региона до эпохи Возрождения (ок. 1530 г.);
4) военная история, в которой упоминается тесная связь между Реймсом и военным прошлым Франции, от войн Галлии до войны 1870 года.
Как говорится, братья историки-археологи, выбирай на вкус, а так же глотай, трогай и смотри. Лучше, конечно, смотреть. Самое ценное в этом музее то, что он практически пустынный. Редкий путешественник завернет в сторону от Собора Королей. И именно здесь, в уединении, в тиши аббатства, глядя на бестолковые черепки от горшков, можно предаться мыслям о бренном и отрешиться от суеты человеческого бытия, как сделал это в свое время дорогой нашему сердцу Винсент ван Гог, добровольно отправившись сюда, в аббатство Сен-Реми, на душевное излечение (правда, безрезультатно). Да-да, после того, как революция дала монахам мощного пинка под зад, а приснопамятный пузырек, именуемый Святой Стеклянницей, потерял целостность под каблуком Рюля, аббатство стало приносить людям куда больше пользы, выполняя роль больницы (в определенный момент – обыкновенной «дурки»), а музеем стало только лишь в 1978 году, когда реймсцы озаботились историко-культурным обликом своего любимого города, начав в 1968 году восстанавливать аббатство. С 1991 года ансамбль Сен-Реми в полном составе внесен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО.
Но не стоит торопиться к витринам с ложками и наконечниками, здесь необходимо тормознуть, выйти во внутренний дворик аббатства, проникнуться атмосферой канувших в вечность столетий. И, может быть, вспомнить того героя, в честь которого названы окружающие здания. Вспомните, каким он парнем был.
Родился мальчик Реми… Стоп, небольшое отступление насчет имени. Во всех русскоязычных источниках его называют Ремигием. Французы же используют краткое имя, взятое будто из цирковой династии – Реми, именно Remi, а не Remy или, упаси Господь и его мама Мария, что-то более витиеватое. Еще один важный момент: ударение. Оно приходится не на последний слог! (А вот теперь попробуйте произнести Сен-Реми в соответствии с этой нормой, и вы получите какое-то пошлое попсово-итальянское прозвище.) Ремигий – это извращенная версия имени на латыни: Remigius; впрочем, равнозначно этому варианту латынь предлагает еще один – Ремедиус (Remedius). Т.е. с тем же правом нашего героя в России можно называть Ремедий. Оба латинских варианта означают одно и то же: лекарство. Что же до имени, которым окрестили родившегося мальчика…
Да, неподалеку от Лаона в бердюжье с высокопарным названием Серни-ан-Лаонну родился мальчик. Судя по тому, что папу звали Эмиль, а маму – Селин, маловероятно, что сын вдруг получил бы вычурное латинское имя. С другой стороны за Ремигия-Ремедия говорит то, что папа был графом, несмотря на то, что титул не был нигде зарегистрирован и не мог передаваться по наследству, а мама – … не поверите, святой, несмотря на полновесный четвертый размер. На самом деле эти соображения не имеют никакого значения, потому что имя малышу дали вовсе не родители. Мама, как мы выяснили, была святой, а потому доверяла крёстникам больше, чем неаттестованным графьям, и заказала услуги по крещению у слепого отшельника Монтана (поезжайте в Киев и спросите, кем был Монтана до революции!), который тоже был святым (в честь него была названа деревушка Сен-Монтан, на большее уровня святости не хватило). Коллега приехал, хлебнул грудного молока (!!! – месье понимал толк в извращениях) Селины (о том, как он нащупывал источник молока, история умалчивает), тут же (согласно Гинкмаровской летописи) прозрел (в утерянных летописях говорится, что происходило сие чудо аккурат на праздник святого Иоргена) и… Да, в итоге ему напомнили, что неплохо бы еще и малыша как-то назвать. Прозревший и повеселевший святой скосился на сморщенный помидор, закутанный в рогожу, и зарычал что-то неразборчивое: «Р-р-р… ми… НЕТ!» Но через секунду, похоже, опомнился: «ДА-А!» Означало ли это «Реми», «Ремигиус» или «Ремедиус» или вообще не относилось к ребенку, в тот момент никому не было интересно. В общем, называйте его, как хотите, но в 437 году появился на свет будущий святой.
Как ни странно, но из всех чудесных деяний за святым Ремигием числится только одно, упомянутое в предыдущей главе: он крестил Хлодвига I и три тысячи его воинов. Собственно, в самом факте крещения ничего чудодейственного нет, особенно если учесть то, что Хлодвиг сам принял решение податься в христиане, исходя из политических и практических соображений (через несколько сотен лет его примеру последует еще один вояка – Владимир). Епископу Реми просто повезло, что Хлодвиг находился неподалеку от Реймса и поленился двигать свое войско в Суассон (где епископствовал старший братишка Ремедия). Чудодейственность этому событию придала та самая легенда Гинкмара о Святой Стекляннице. Тот же Гинкмар вложил в уста Реми слова, обращенные к Хлодвигу: «Опусти голову, гордый Дикарь, смиренно нагни свою шею. Сожги то, чему поклонялся, и наслаждайся горением». Есть некоторые сомнения и в этой гинкмаровской легенде, т.к. вряд ли заурядный уездный епископ мог так дерзко общаться с королем франков, да и сам Гинкмар при этом не присутствовал.
Всё, больше ничего выдающегося за Реми не числится, кроме продолжительности жизни – 96 лет. Из своего реймсского епископства он никуда не поднялся по карьерной лестнице. Ни в один из галльских церковных советов Ремигия не приглашали (однажды ему повезло поучаствовать в церковном совете Орлеана в 511 году). Уважением среди своей братии он пользовался небольшим и далеко не у всех. Для поднятия престижа Реми Гинкмар даже придумал некий Реймсский Синод, которым якобы руководил святой креститель франков, но этот фейк был развеян его же современниками в том самом IX веке, когда Гинкмар сочинял свои сказки. Похоронен Реми был скромно в маленькой церкви святого Кристофа.
Скучной и серой личностью оказался этот Ремигий, у него даже не было четвертого размера, как у мамы. Но историческая аура густо обволокла «покровителя Реймса» и до сих пор колыхается над лужайкой аббатства. А для вящей аутентичности атмосферы фотографию дворика аббатства можно слегка подредактировать.
В центре двора установлена чаша со змеями, являющаяся прямой ссылкой на значение имени Ремигий.
Вот теперь, пройдя по террасе, можно приступить и к осмотру музея.
Самым красивым помещением оказалось и самое старое. Комната XII века (в одном месте даже приоткрыт кусок аутентичного пола, который то ли пытались реставрировать, то ли пытаются реставрировать, но ничего интересного напольная мозаика собой не представляет), которая служила связующим звеном между монастырем, залами аббатства и входом в церковь, используется в качестве хранилища для ларца, в котором раньше была заперта Стеклянница, и прочих безделушек, связанных с помазанием французских королей. Порой эти безделушки уводят далеко в сторону от самой Франции. Например, между застеклённых ниш разместилась вот такая памятная доска:
А в одной из ниш покоится памятная тарелка, посвященная визиту еще одного представителя России (со своей молодой женой).
В центре зала стоит тот самый сундук из-под пузырька. Но комната сама по себе куда симпатичнее.
Вот ларец пустой,
Вот пример простой:
Он никуда не денется.
И потому, спасибо Рюль,
Оставшийся пустым баул
Гораздо выше ценится!
Раздел, посвященный истории аббатства можно было бы заменить одной-единственной картиной семнадцатого века, сюжет которой вы сможете без труда рассказать самостоятельно (да не собьет вас с пути истинного отсутствие голубя!), если внимательно читали предыдущую главу.
Галло-римский Дурокорторум представлен целыми рядами черепков и ржавых железяк, которые для любителей подобного зрелища являют собой истинные райские кущи. Для остальных же (людей с более традиционными вкусами) наибольший интерес может представить мраморный саркофаг Флавия Иовина. Это наиболее хорошо сохранившийся и самый красивый среди всех античных саркофагов во Франции. Даром, что на нем изображен тот неловкий момент, когда Флавий сотоварищи (вы отличите консула от остальных – у него прическа «под горшок») травят занесенного в Красную книгу реймсского льва. Доохотились: сегодня очень трудно встретить на территории Шампань-Арденны даже самый захудалый прайд.
Региональная археология оформлена более живенько. Помимо бытовых радостей типа прялок, кувшинов и бюстгальтеров (насчет наличия последнего твердой уверенности нет) здесь восстановлены сценки из жизни «простого трудового народа» с участием вполне симпатичных статистов (из воска). Некоторые до того хороши, что хоть прямо сейчас на съемочную площадку какого-нибудь порнофильма.
Главный хит музея – военная история. Вот уж где раздолье хотть для детей, хоть для взрослых: холодное и огнестрельное оружие, обмундирование, модели боевых машин, планы фортификационных сооружений, документы, оригинальные агитационные материалы, инструменты сопровождающих служб и еще многое-многое другое.
Из всех видов оружия самым симпатичным представляется однозарядный топорик, который и сегодня пригодился бы любому туристу, если возникнет нужда отбиваться от медведя или лесника.
Но особое место следует отвести шляпам. Шляпа – это, наверное, самый важный элемент имиджа. Групповая дифференциация по цвету штанов, предложенная Георгием Данелия, представляется если не выбором деградантов, то уж как минимум тупиковой ветвью развития общественных отношений. Куда придет человечество, если каждый будет смотреть на штаны для классификации стоящего перед ним индивидуума? Ведь гомо потому и сапиенс, что думает той головой, которая на плечах! Не, есть, разумеется, персонажи с низкоцентрированным разумом, но им и штанов никаких не надо. А вот для высокоорганизованного разума полагается соответствующая атрибутика. Наши предки давно это поняли, но дальше упорядочивания по головным уборам силовых структур дело не пошло. А зря. Ведь как можно было бы облегчить взаимопонимание. В любой сфере. Взять, хотя бы, музыку. Ну, ладно, исполнители реггей как-то сами определились, а где остальные? Если не считать рэперов, напяливающих бейсболки задом наперед, остальных и не различить. Да наденьте уже отличительные головные уборы, наконец! Хард-рокерам подошли бы шляпы охотников на ведьм, готам – колпаки колдуний, эмо – розовые панамки, блюз – соломенная шляпа, дэт-метал – шлем с рогами, панкам вколотить в голову гвозди, хаус – полиэтиленового пакета достаточно. В общем, именно по шляпам в первую очередь легче всего определять, что перед тобой за птица. Французы понимали толк в этой прикладной орнитологии и для различных родов войск создавали порой умопомрачительные сооружения на голове. И речь не о тех защитных экранах с пером, что использовали мушкетеры, нет, здесь в музее представлены настоящие шедевры от лучших модисток и шляпников. Натуральные шедевры, заметьте, а не реконструкция по картинкам из псевдоисторических романов. Одна только проблема: они все милитаризированы, потому что призваны отличать друг от друга рода войск.
Пожалуй, на звание «Мисс Шляпа Сен-Реми» может претендовать головной убор жандармерии 1814-1815 годов. Кстати, изначально жандармерия – это не полицаи с надписью «ОМОН» на спине, что избивают безоружных, а тяжелая кавалерия, созданная на основе королевской лейб-гвардии, элитный род войск. Для элиты можно было и расстараться.
И ещё вспомните шлем жандарма, который представлен в музее истории Лихтенштейна. Теперь понятно, почему именно Франция была столько времени законодательницей мод?
Но среди различных, пусть и самых красивых, шляп наибольший интерес вызывают шлемы драгунских офицеров. Почему? Потому что даже на фоне жандармерии драгунские шляпы выглядят особенно модно. Но если положить крест на пузо, чтобы не соврать, то сложно назвать шлем драгуна иначе, нежели «гламурное чудовище».
Хотя слово «драгун» впервые появляется в XVI веке, правильные (как отдельный род войск) драгунские полки были организованы только в 1668 году при Людовике XIV. Вы только представьте, что особенностью этого рода войск было участие драгунов не только в конных наскоках, но и в сухопутных сражениях. И посмотрите, как выглядел шлем драгуна в XVII веке. Вот с этим вот хвостом, который при любом повороте головы не только щекочет соперника, но и норовит залезть в рот или прилипнуть к забрызганному кровью лицу, ограничивая обзор?! С этим надо было что-то делать.
Возможно, поражение Наполеона в «Битве народов» под Лейпцигом (которая стала фактическим разгромом любимого французского императора) обусловлено именно вот такими неудобными головными уборами. На всякий случай военное министерство поручило министерству моды разработать новый дизайн обмундирования, а в первую очередь – головных уборов. Шляпники особенно не ломали голову, попросту срисовав идею со шлемов жандармерии, и в 1815 году драгуны выехали на парад с хвостами, задранными кверху. Правда, никуда не делся этот пошлый «леопард», столь любимый дешевыми проститутками, стоящими вдоль Ярославки где-то в районе МКАДа. Но то ли еще будет…
Как можно заметить по модели 1858 года, время людей ничему не учит. Мало того, что «леопард» намертво прирос к репутации «драконов» («драгуны» - «dragons»), так еще и хвост вернули. Но этим фантазия модников середины XIX века не ограничилась. Что это за дополнительная композиция появилась на шлемах драгунов?! Это, [извините], реклама магазина «Тысяча мелочей»??? Какого хрена на голову воинам, идущим в атаку с шашкой наголо, водрузили помазок для бритья и метелку для смахивания пыли?! Нет, ребята, хорошо, что в музее Сен-Реми так мало посетителей, и никто не мешает в пустом зале выразить свое отношение к эволюции одним коротким, но ёмким русским словом.
На этом месте градус эмоций снижается, и становится понятно, что во французском музее как-то неприлично много экспонатов российских. Среди наград, например, можно встретить Георгиевскую медаль времен Первой мировой войны. Ха! Французы помнят своих союзников и по возможности подробно освещают их роль в противостоянии двух коалиций.
Есть в экспозиции и отечественный головной убор – «fourashka» (надо понимать, от слова «Рашка»), но на фоне французских изысков её можно принять за случайно забытую кучку мусора. Куда увлекательнее знакомство с наглядной агитацией. Похоже, что «Charlie Hebdo» при создании вдохновлялись российским «Мухомором».
Не обошлось, конечно, и без небольшой шпильки: напоминание о том, что Россия во все времена тянет деньги из карманов безропотного населения. На этом с музеем можно закончить. Но не с самим Сен-Реми, не беспокойтесь.
