Армения, июнь 2025. Гарни, Языческий храм

О ХРАМЕ ЯЗЫЧЕСКОМ ЗАМОЛВИТЕ

Камушек скользнул из-под подошвы и веселым кузнечиком запрыгал по склону на дно ущелья. Статный мужчина поправил так и не вынутый из ножен меч и скосился на редкую рощицу, где уже почти не колыхалась груда одеял, скрывающая два тела. «Голубая кофта. Синие глаза. Никакой я правды милой не сказал», – с сардонической улыбкой промурлыкал воин и щелчком отправил в пропасть недокуренную сигарету. Окурок на мгновение завис в воздухе, словно удивляясь тому, как он вообще сюда попал, а затем ринулся, разбрызгивая искры, вдогонку за камушком. Радамист (а курящего мужчину звали Радамист) крутанулся и легкой походкой направился к уже окончательно замершим одеялам. Рядом с грудой тряпья рыдали два мальчугана, размазывая по щекам сопли и слёзы. «Ну, вам-то я точно ничего не обещал», – пожал плечами Радамист и дал знак своим воинам, повернув на римский манер большой палец вниз…

Временно расстанемся с Радамистом, ведь для того, чтобы узнать эту историю, предварительно нужно пересечь парковку с курящими водителями и гидами, купить билет и через турникет пройти к воротам в крепостной стене. Крепость Гарни, вход только по пропускам, плата за вход – вау-эффект. Впрочем, сразу после входа на территорию возникает подозрение, что тебя развели на заказ скучного блюда, вокруг которого больше рекламной шумихи, чем в нём реального вкуса. Небольшая крепостная стена, небольшая площадь, мощёная плитами, какие-то древние камни с надписями или фрагментами надписей. Ни блэк-джека, ни шлюх, ни казино. «Зачем мы сюда приехали?» – едко зашипел внутренний голос, мешая фотографировать. Ладно, хватит брюзжать, любая история начинается, как правило, со скучного вступления. История Гарни даже нормального вступления не имеет, хотя, постойте. У нас же есть «Анналы» Тацита, которые пришлись как раз к месту. Вот их и взлохматим, ведь история любого храма всегда начинается с людей.

В который раз очередная армянская история начинается с братьев: «Братское сердце, секс и рок-н-ролл» – формула, подходящая почти для любого эпизода армянской истории. Вот и на этот раз всё начинается с двух братьев – Митридата и Фарасмана. Первый правил Арменией (при активной поддержке Рима), второй – Иберией. Фарасман был старшим братом, а Митридат, как честный младший брат, мужем дочери старшего брата. Ещё у Фарасмана был сын, но он никого не интересовал, кроме собственного отца. Дело в том, что сын Фарасмана – Радамист – был крепок не только телом, но и умом, не только красив, но и честолюбив, сетовал на старость и мягкотелость своего отца, почти не скрываясь, и пользовался большой народной любовью Особенно Фарасмана нервировало, когда Радамист слонялся дома без дела и постоянно бросал косые взгляды на трон. Будешь тут, пожалуй, нервничать, если твой сын то яды какие-то мастырит в тронном зале, мол, алхимик дал домашнее задание, то ножи тачает у подножья, мол, обещал любимой кухарке выправить лезвия, то повесит в углу зала петлю, якобы для ловли сновидений. В общем, батя, нервно елозя на троне, как бы ненароком обвинил своего младшего брата в том, что он будто мешает привлечь римлян для борьбы с албанцами, и подмигнул подслеповатым глазом сыну своему, мол, подсоби с коварным родственником разобраться, сынку. Началась братоубийственная Иберийско-армянская война, в которой Радамисту отводилась решающая роль.

Митридат тем временем, от греха подальше, спрятался под защиту небольшого римского гарнизона (во главе с префектом Целием Поллионом и центурионом Касперием) в крепости Гарни, чем, сам того не ведая, положил начало всей истории. Радамист, конечно, был малый смышлёный, но в воинском деле не самым одаренным. Подойдя со своим войском к оборонительным рубежам и посмотрев на то, как ловко защищена фортеция, он поначалу выбрал наиболее лёгкий способ победить негодяйского дядю – осаду, обложив Гарни со всех сторон, но ещё не успела Луна пробежать по ночной небосфере, как терпение уже закончилось, а осажденные не проявляли никаких признаков истощения. (Тацит дипломатично обернул осадное фиаско в изящную формулировку: «Нет ничего, в чем варвары были бы столь же несведущи, как в осадных орудиях и искусстве брать приступом крепости.») «Хрень какая-то – эти ваши осады, – подумал молодой полководец, кусая зубами фильтр купленного у барыг «кэмела». – Будем стрелять через дымоход! Эй, казначей, подь сюды!» Радамист был малый смышлёный, а Поллион – рыжий, тщеславный и алчный. Деньги плюс обещание Нобелевской премии мира сделали своё дело. Поллион не долго думал, созвал пресс-конференцию и заявил, что устроит прекрасную сделку и закончит эту ненужную войну, уносящую каждый день тысячи жизней, ну, или способную в будущем уносить каждый день тысячу жизней. На прессухе присутствовали журналисты, центурион Касперий, сын иберийского царя и рыжий префект в красном галстуке. Радамист ссылался на указания отца и уверял, что в Гарни засел неонацистский режим во главе с нелегитимным правителем Армении Митридатом, а Поллион убедительно доказывал, что все карты на руках Радамиста и его великого войска («Если бы он захотел, то уже давно взял бы Гарни»). Касперий внял доводам (к тому же, как добавил Поллион, у Митридата даже костюма нормального не было), собрал манатки и вместе с журналистами улетел в Иберию.

Пропивший полученные деньги Поллион потерял былой энтузиазм, но по инерции продолжал уговаривать Митридата заключить мир со своим шурином, а заодно от скуки изнасиловал царскую наложницу (зачем нам эта общедоступная, но бесполезная информация, ведь даже имени наложницы не сохранилось?). А Касперий наоборот был кипуч и деятелен, сумев пробиться на приём к Фарасману. Центурион призвал правителя Иберии снять осаду с Гарни и вообще прекратить эту специальную военную операцию. Фарасман согласно кивал головой, сказал, что хоть завтра готов прекратить все боевые действия (при соблюдении нескольких незначительных условий), а сам тем временем тайно отправил гонца к своему сыну с повелением как можно скорее осуществить окончательное решение митридатского вопроса. Гонец привёз Радамисту не только повеление, но и деньги, которые пошли понятно в чей карман. Вот тут у префекта энтузиазм заиграл с новой силой, и наш алчный герой (по имени Поллион) поступил эффективно, но неожиданно для всех: поделился взяткой с воинами гарнизона, которые тоже удивились (и немедленно перевели деньги жёнам на ипотеку), а Митридату сказали со всей своей прямодушностью, что либо из крепости уходит он, либо – они. Радамист же в свою очередь заверил, что не посягнет на него ни мечом, ни новичком, игриво добавив: «Хотели бы убить, уже убили бы». Так была бесповоротно назначена встреча Радамиста и Митридата на Аляске, как называли небольшую поляну в рощице за пределами крепостной стены. На подписание мирного договора Митридат вышел со всей своей семьёй – с женой (она же – племянница) и сыновьями. Слово своё Радамист сдержал: ни мечом, ни ядом не посягнул. После крепкого объятия повалил дядю на землю, кивнул своим бойцам, поднялся и толкнул к поверженному родственнику свою сестру. Иберийцы, убрав подальше мечи и спрятав ядовитые клыки, накинули на супружескую пару одеяла и начали их душить, а начальник в это время отошёл к краю ущелья и ловко выбил из пачки «Кэмела» сигарету.

Камушек скользнул из-под подошвы…

Прямо скажем, невесёлый бэкграунд сложился у крепости Гарни в середине I века от рождества Христова. Достоверно не известно… Стоп, нельзя же бросать нашего статного героя вот так, возле кучи тряпья с удушенной родней, поэтому быстренько о том, что было с ним дальше. Оставшись без Митридата, Армения не получила никакого выбора, зато обрела нового правителя – Радамиста. Прямо скажем, нелюбимого и презираемого правителя. Дабы пацан не расслаблялся, Рим, во-первых, послал депешу Фарасману, чтобы он убрал из Армении свои войска и зарвавшегося сынка, а во-вторых, дал добро через пару лет парфянам (ныне – Иран) на свободный проход в Армению (у римлян с парфянами была не только вражда, но и ситуативные договоренности). Вологез I (царь Парфии) долго сиськи не мял, а собрал войска и немедля двинул в поход, надеясь усадить на армянский трон своего братца Тиридата. Увы, но повоевать толком не довелось: пара армянских городов сдались практически без боя, а Радамист и вовсе свалил, стоило только до него докатиться слухам о войске Вологеза. Ситуация получилась максимально глупой, когда зимой стало холодно (ох, уж эти зимние морозы, они всегда такие непредсказуемые), а у армии Вологеза не оказалось пропитания (историки замалчивают, кто сожрал всю армейскую еду, но знающие люди поговаривали, что снабжал вологезово войско некий повар из Питера). И что сделало великое воинство Вологеза? Оно просто развернулось и уехало обратно в Парфию, к тёщиным блинам и бабушкиным посекунчикам. Армения осталась не только без твёрдой руки, но и без головы. Анархия – мать Армении, аллилуйя!

Всё это было бы и дальше весело, если бы кто-то из провайдеров догадался отключить у Радамиста мобильный интернет, так ведь нет, никому в голову не пришло. Амбициозный (и сильно обидчивый) проныра по весне вернулся в Армению, пуская пузыри и размахивая руками. Не мир он принёс вздохнувшим было гражданам вольной Армении, но репрессивные законы о фейках, иноагентах и дискредитации. Стал снова править после перерыва, а потому его срок обнулился. Только не так обнулился, как получалось у других подобных сатрапов, а неожиданно обнулился, то есть незапланированно. Народ воспрянул ото сна и взялся за топоры, вилы и коктейли Молотова. Каким-то чудом дважды правителю Армении удалось закинуть на коня беременную жену, запрыгнуть самому и рвануть в Ростов, где безопаснее. Успел, так сказать, на последний круп уходящего коня. Он ещё не знал, простофиля, что GPS глушат и навигатор ведёт его прямиком в Иберию (значительная часть Иберии находилась на территории современной Грузии), к отчему дому. Долог и неровен был путь коня, беременной жены и экс-диктатора, а потому Зенобия (как звали жену Радамиста) взмолилась: «Брось, комиссар, не довезёшь!» Мол, убей меня, муж, чтобы не попала я в плен, ведь иберийские не сдаются. Для вида поломавшись у обрыва бурной реки, Радамист обнажил акинак и… Проткнул он девушку, пронзил хорошую по обстоятельствам, а не со зла, и с коня её бросает в набежавшую волну. Она не вздрогнула, и не откинулась, а по теченью уплыла.

«В тихой заводи девы водятся», – примерно так подумали пастухи, нашедшие на отмели продырявленную Зенобию; вскоре эта простая мысль стала народной мудростью, дошедшей до нас в несколько искаженном виде. Зенобия выжила, даже стала ещё краше, лишившись беременности, только вот иногда присвистывала дырочкой в правом боку, что не помешало Тиридату (чувак подсуетился и успел первым опустить задницу на опустевший трон Армении) встретить её в своих покоях как царицу (пастухи были мудрыми, как все уже догадались, и сдали её новому правителю – будьте как пастухи). А Радамист? А что Радамист? Он успел в это время добраться до отчего порога, где и был справедливо вознаграждён: Фарасман понял, что от этого амбициозного утырка отделаться уже не получится, поэтому обвинил его в государственной измене (за связь с армянской разведкой) и умертвил в соответствии с давними семейными традициями. На этом истории нашего ладного молодца пришёл конец. Зато начинается история храма Гарни.

Достоверно не известно, повлияло ли на появление культового здания коварное убиение семьи Митридата (но мы верим, что храм на крови был актом покаяния). Да что там говорить, до середины XX века не было достоверно известно, когда его вообще построили. Ещё в 1949 году считалось, что он был построен во II веке, на основании того, что в малоазийском городе Сагаласс сохранился почти такой же (сходны по орнаментам, размерам, количеству ступеней и колонн) античный храм. Найденная армянская надпись XII века говорила, что раскопанное (! – археологи лаваш не зря ели) здание являлось не дворцом, но языческим храмом античным. Набор имеющихся сведений позволил учёным сузить предполагаемое время постройки до периода 115 – 117 гг. н. э., когда Армения при Траяне стала Римской провинцией (мол, в честь такого радостного события и возвели дом о 24 колоннах, в котором должна была быть, по мнению горе-историков, статуя Траяна). И так бы и остался Гарнийский храм зданием второго века, если бы не археологическая группа под руководством профессора Аракеляна, которая в том же 1949-м откопала камень с надписью на греческом языке. Древний грек прямым текстом сообщал потомкам, мол, построил его Тиридат I в одиннадцатый год своего правления (Как же похорошел Гарни при Тиридате!). Казалось бы, куда точнее, вот только… Сначала Тиридат, как мы уже знаем, приземлился на армянский трон сразу после бегства Радамиста в 55-м. Но в 58-м римляне выдавили Парфию из Армении и короновали свою креатуру – Тиграна VI. В 62-м части римской армии капитулировали и отозвали Димона VI, заключив мирный договор и признав армянский престол за Тиридатом. В 66-м Тиридат нашёл время, чтобы доехать до Рима, где и был коронован Нероном на дорожке Большого цирка. Получается, что отсчитывать 11 лет можно с 55 года, прерываясь на 58-62, либо с 62-го, либо с 66-го. При таком точном описании года постройки храма мы имеем три даты: 70, 73 или 77. Нет, ребята, это не грек на камне текст набивал, а иезуит. В общем, обозначают теперь время строительства храма примерно 70-80 AD, а это самый что ни на есть первейший век нашей эры. Извини, Сагаласс, но ты безнадежно вторичен.

Я посмотрел на камень, покрытый полустертыми каракулями, пожал плечами и пошёл дальше, даже не подумав о том, что с первого века в Гарни заведена хорошая традиция: здесь запрещено курить. Теперь никто «Кэмел» в ущелье не бросает. Покурить можно на парковке перед входом вместе с водителями и курящими гидами, которые успеют за пять минут рассказать практически всю историю (с небольшими купюрами). Но я не курю, поэтому спокойно шагал по безникотиновой территории, выворачивая вместе с дорожкой прямо на храм, встречающий туристов раскрытой пастью входа. Очень странное впечатление производит в этом месте античный храм, потерянный, словно отбившийся от греческого стада телёнок. Вот оно место в первом христианском государстве, где христианством даже не пахло. Но позвольте, как же он сумел сохраниться и не подвергнуться праведному религиозному гневу? Этим вопросом начали задаваться уже давно, но единственно верной теории нет. Николай Яковлевич Марр, проводивший раскопки (мощный спойлер) в 1909-1910 годах, считал, что причина в том, что языческий («западный») храм был построен на месте средоточия местного, более древнего культа и от поколения к поколению передавалось отношение к Гарни, как к дохристианской святыне – этакий религиозный символ национальной идентичности. Витиеватая теория, но надо же иметь хоть что-то, объясняющее, почему даже стены-колонны не исцарапали крестами. Разумеется, это не единственная версия. Более прямолинейная связана непосредственно с Тиридатом III Великим (он же по совместительству святой и выполнил ту самую роль, которую на Руси через шесть с половиной веков скопипастил Владимир: утвердил христианство государственной религией), а точнее с его сестрой Хосровидухт. Вычищая многобожие с территории Армении, Тиридат Великий попутно уничтожал все языческие артефакты и постройки. Занёс он длань разящую и над Гарни, но сестренка, уже один раз спасшая его (ну да, можете не верить, но первый квадробер тоже появился в Армении – после укуса скорпиона царь начал отождествлять себя с кабаном, – и только мудрый совет Хосровидухт вернул будущего святого в традиционный человеческий облик), внезапно заступилась за храм, мол, а вот эту избушку оставь, пожалуйста, а то снова каким-нибудь козлёночком станешь. Может быть, конечно, так всё и было, но есть вопросики.

В общем, храм построили в первом веке, а в четвертом едва не порушили. Повезло античному, ничего не скажешь. И стал вовсе не храмом, а летним царским дворцом, в котором было всегда прохладно, переквалифицировался родимый, только что не в управдомы. Да и компания у него была вполне милая: римские бани (столичные штучки называли их термами). И это всё на фоне тотально уничтоженных по стране языческих строений. Потом, конечно, придумали, как очеловечить логово разврата: в VII веке пристроили купольную церквуху – крестообразная внутри, снаружи она выглядела менее строго, что можно оценить по оставшемуся фундаменту. Для того, чтобы увидеть во всей красе контуры исчезнувшей церкви, вовсе не обязательно запускать коптер, достаточно просто пройти по стилобату храма правее входа, благо он весьма высок. И вот так смотришь на круглые очертания и думаешь, что вполне вероятно, церковь могла быть интересной и оригинальной, может быть, даже уникальной. Что же вы, варвары, мать вашу глухоманскую, не бережёте историческую архитектуру-то, а?! Что тогда, что полторы тысячи лет спустя – ничего не меняется, только техника для сноса улучшилась.

Летний дворец (или как его тогда называли – «дом прохлады») своими внутренними пространствами не поражает, а скорее наоборот удивляет теснотой. Заходишь в него и оказываешься буквально в склепе, в который свет проникает через выбитую дверь и дырку в потолке. И если представить, что здесь ещё стояла огромная скульптура какого-нибудь древнего божества (предположительно храм был посвящен Митре, богу Солнца), то места останется и вовсе чуть-чуть: на десяток эллинских прихожан и пару православных старух. В общем, нет внутри чувства имперского размаха и религиозного полёта, скучно, серо, неповоротливо, поэтому лучше смотреть снаружи, а внутри всё заложить кирпичом или залить бетоном для большей устойчивости. Кстати, об устойчивости…

При строительстве каменные блоки закреплялись современным высокотехнологичным способом: в камне выдалбливались отверстия, в которые вставляли металлические штыри, а свободное пространство заливали свинцом. Современно, надежно, практично. Вроде бы. А на деле… Храм был поставлен в прекрасном месте не только с эстетической точки зрения, но и со стратегической – на высоком треугольном утёсе, отделенном от равнины надежной крепостной стеной. И в этом была его главная беда. С самого начала он, а точнее – крепость, в которой он стоял, был предметом вожделения самых разнообразных армий, воинств и бандформирований. Гарни на протяжении веков регулярно подвергался нашествиям римлян, персов, арабов, византийцев, турок и (разумеется) монголов. И если большинство завоевателей признавали важное значение фортеции для своих геополитических интересов, то монголы должны бы были разнести по камушкам строение и рвануть дальше, но поковырявшись, они обошлись только христианской церковью и банями, а языческий храм остался стоять. Он продолжал гордо возвышаться на скалистом утёсе, но вот незадача: каждый встречный-поперечный вояка, проходящий мимо, норовил выковырнуть из стен как можно больше столь ценного и нужного свинца, щедро залитого во время оно. К семнадцатому веку камни в основании стен уже шатались, словно зубы во рту заболевшего цингой Роберта Скотта.

В 1623 году началась очередная Османо-Сефевидская война (она же – Турецко-Персидская). И длилось молотилово шестнадцать лет, из которых 14 прошли в стороне от Гарни. Ну в самом деле, какая разница – воевать 14 лет или 16, нельзя было пораньше остановиться, что ли? Так ведь нет, под самый занавес – в 1638 году – в Гарни ворвались турки-османы и начисто разграбили храм. Сломать не сумели, но понадкусывали. А зачем?! Всё равно по условиям Зухабского мира Эривань и окружающие земли остались принадлежать персам (то есть Сефевидскому государству). Так всё и сошлось к одному исходу. И не известно, чем бы всё закончилось, если бы не сын парижского ювелира Жан Шарден. Жаном с детства овладела страсть к путешествиям. Рассказы поставщиков отца о дальних странах, диковинных традициях, чудесах сказочных городов разогревали мальчишеские фантазии. В 22 года он отправился на первое самостоятельное дело: отправился в Азию закупать алмазы. Пять лет скитался юный путешественник, делал зарисовки, выучил персидский язык, исследовал исторические памятники, насобирал богатые коллекции одежды, принадлежностей, украшений, короче говоря, привёз домой горы хлама, вот только об одном забыл – так и не купил алмазы. Естественно, что дома сидеть уже не было никаких сил (кто познал вкус путешествий, тот не будет тратить весь отпуск на пляже) и в 1672 году он снова рванул на Восток. На этот раз он начал с Мегрелии, не без проблем добрался до Тифлиса, а оттуда двинул в Исфахан. В нашу историю Жан попал по дороге, заехав в Гарни полюбопытствовать на языческий храм, и оказался если не первым европейцем, увидевшим это чудо воочию, то уж точно первым его описавшим. История зачастую несправедлива к своим героям: в Тбилиси есть улица его имени (улица Шардени), а в Гарни – нет. Так или иначе, но Шарден успел буквально запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. 4 июня 1679 года мощное землетрясение нанесло сокрушительный удар по храму. Расшатанное на протяжении веков здание не выдержало толчка, раскололось по диагонали и упало в северо-восточном направлении. Крышка. Казалось, что история античного храма закончилась навсегда, а заступничество Хосровидухт было напрасным.

Церкви рушатся и исчезают, а вот рукописи не горят. Не сгорел и многотомный труд Шардена «Журнал путешествия шевалье Шардена в Персию», в котором описан храм Гарни. И пока десятилетия заносили развалины прахом и тленом, в сердцах археологов разгорался к ним всё больший интерес. К развалинам, естественно, а не к праху и тлену. С XVIII века Гарни превратился для археологов если не в Мекку, то в одну из точек притяжения как минимум. В 1810 году туда заворачивает по пути в Персию, назначенный секретарем британского посла, Джеймс Мориер, оставляя патетичный рассказ о руинах в своих воспоминаниях о персидском вояже. В 1819 году по его стопам прокатился Кер Портер, поковырял носком ботинка возле торчавшего из земли базальтового осколка и написал, как истинный блогер, подробный отчёт о посещении Гарни. В 1834 году максимально вдумчивую работу в своём «Путешествии по Кавказу» опубликовал Дюбуа де Монперё, где изобразил эскиз плана и фронтальную проекцию примерной реконструкции храма. В 1890 году Алишен в «Айрарате» переиздал план де Монперё, актуализировал. Но всё это были подходы теоретиков, а на практике развалины уходили всё глубже и прятались всё лучше.

Уже упоминавшийся выше Николай Яковлевич Марр – грузинский востоковед, историк, этнограф, археолог и пароход – впервые привёл в движение матушку Практику в 1893 году, предприняв разведочную вылазку. На означенном месте из земли выступал неколебимый стилобат и ступени, ведущие на него. Николай Яковлевич огляделся: между базальтовыми обломками была небольшая вытоптанная площадка, служившая, похоже, кому-то курилкой – тут и там валялись бычки от «Кэмела». «Грёбаные вандалы», – будущий академик сплюнул под ноги, развернулся и уехал в Культурную столицу. Впоследствии Марр неоднократно думал вернуться в Гарни с лопатой и кисточкой, но семья, ипотека, огород… Так и приподнимал в мыслях свою задницу по несколько раз в год потомственный шотландец (да-да, Марр родился и вырос в Грузии, но его папа был шотландцем), но дальше воспоминаний о поездке 1893 года дело не шло. Да никуда оно вообще не шло, но в 1907 году, не дожидаясь особого приглашения, армянский археолог Хачик Дадян приехал в Гарни и за два сезона расчистил крепостные ворота и по возможности составил опись валяющихся на поверхности камней. Взыграло у Николая ретивое: «Я первый мечтал туда поехать! 15 лет уж как мечтаю, а кто-то берёт и едет, не спрашивая разрешения!!» И пошёл наш дорогой человек-филолог в Русское археологическое общество с докладом. А в обществе как? Кто громче кричит, того и правда: сила – она в крике, вестимо. Почесали археологи казённые беруши, да и назначили Марра руководителем раскопок, к которым он приступил в 1909 году и копал в Гарни два года. Но не один копал, а вместе с Яковом Ивановичем Смирновым. Яков Иванович был археологом скромным и тихим (по официальной версии умер 23 октября 1918 года от… истощения), поэтому больше делал, чем говорил. Он не только участвовал в раскопках, но и зафиксировал топографическую съемку местности, черновые наброски плана храма и крепости, пронумеровал все камни, указав их на плане, а для определенных камней указал углубления для скреп. Благодаря этому кропотливому труду первоначальный вид храма стал отчётливо определён – о девяти ступенях и 24 колоннах. В 1912 году архитектор экспедиции Марра Константин Константинович Романов (он тоже умер от истощения – от дистрофии – в блокадном Ленинграде 26 января 1942 года) подготовил подробный план реконструкции храма. Можно было бы начать собирать модель из деталей конструктора, но пришли большевики и член-корр Смирнов покинул чат, а кто бы ещё взялся за такую тяжёлую задачу (буквально тяжелую – блоки базальта весили от двух до пяти тонн)?

Что делать с развалинами непонятно какого храма непонятно какой религии, и религии ли вообще, в молодой Советской республике не знали, но к 1929 году худо-бедно сумели организовать охрану территории от расхищения несознательными элементами. Охрану доверили местной комсомольской организации. Комсомольцы доверили охрану и хранение местным пионерам. До октябрят дело не дошло, возможно, побоялись дальнейшей эскалации. Новый толчок история получила в 1933 году. Уже упоминавшийся в рассказе про Ереванский Ботанический сад главный архитектор Еревана Николай Гаврилович Буниатян провёл многочисленные теоретические исследования и разработал новый, максимально подробный и вымеренный проект реконструкции. Дело оставалось за малым: выбить разрешение и средства на реализацию грандиозного проекта. Но вот ведь незадача, у главного архитектора города дел и без того выше головы. «Ничего, разгребу основные дела в Ереване и возьмусь за Гарни», – наивно планировал будущее Буниатян. Жилой комплекс на проспекте Ленина (ныне – проспект Маштоца), гостиница «Севан» (зачем-то варварски снесённая в 2004 году) и другие проекты занимали почти всё время, но к середине 1937-го наметился прогресс в разборке архитектурных завалов, забрезжил тонкий луч надежды, который оказался лучом света через глазок камеры.

1937. Анастас Микоян приезжает в Ереван, чтобы проконтролировать вступление в должность нового первого секретаря ЦК КП(б) Армении Григория Арутинова. На что первым делом обращают внимание кремлевские чины? Правильно, на обороноспособность. А какую характерную особенность имел генплан Таманяна? Правильно, ориентация с севера на юг. А что у нас на юге от Еревана? Бинго, Турция! И вот Микоян внезапно узнаёт (конечно же, сообщил ему об этом человек, желающий только добра), что – какой ужас! – если Турция нападёт (с юга), то остаётся только одна дорога на север, по которой ни много войск стремительно не перебросишь, ни много мирных граждан не эвакуируешь. Микоян начинает входить в раж, но это ещё не катастрофа (всегда можно взять под козырёк, объяснить, что рельеф, мол, что сделаем-исправим – прощай мечты о восстановлении храма). Николай Гаврилович набирает в грудь воздуха… И в этот кульминационный момент поднимается молодой архитектор Марк Григорян, разрешите, мол, слово молвить. И в остолбеневшей тишине подходит к плану города и показывает, что вот здесь и там можно прорубить новые проспекты, которые решат проблему. Микоян одобрительно кивает, с минуту смотрит на портрет тирана, словно советуясь, а потом бросает в эту чёртову тишину до зубной боли знакомый вопрос: «А куда смотрели главный архитектор и его заместители?»

Буниатяна арестовывали (Григоряна же, само собой, назначают главным архитектором Еревана), а в начале 1938-го он был приговорен по статье за вредительство. И просто какое-то чудо, что Николаю Гавриловичу посчастливилось попасть в 1939-м году под тонюсенький ручеёк обратного направления, дело было пересмотрено, обвинение снято. Но архитектурой бывшему зэку больше заниматься не пришлось. После освобождения Буниатян переехал в Москву, где и умер в 1943 году (доподлинно не известно – от истощения или от чего другого). А развалины храма продолжали валяться до лучших дней. Камням дождаться лучших дней куда легче, чем людям.

Казалось бы, лучшие дни наступили сразу после окончания Второй мировой, когда потянулись в Гарни мелкие археологические экспедиции (в 1945 году на кладбище была найдена плита с надписью на греческом о Великом Тиридате, что несколько сбило прицел у любителей хронологии, но в 1949-м очередная каменная плита с греческими письменами расставила всё – или почти всё – по местам). Вскоре они, эти лучшие дни, прекратились: сначала думали устроить пышные поминки по вождю, но не успели, потому что его развенчали, хотели было предать анафеме и выкинуть останки в помойную яму, но не осмелились и замуровали в стену, затем решили начать ритуальные пляски вокруг стены, а в итоге все планы совместили и совмещают до сих пор. Одним словом, было не до античных развалин. Некоторые осторожные надежды забытые обломки храма возлагали на оттепель, но все деньги партии ушли на строительство жилья и коммунизма. Нежданное счастье принёс в клювике голубь мира и стабильности, обративший внимание на регионы, благо сам был «красивым молдаванином» и к 1968 году был готов новый, ещё более прекрасный и детальный план реконструкции. Арай рассказывает, что первоначально храм хотели собрать на территории Грузии, перевезя все детали туда, но учитывая вес и количество частей, отказались от проекта, как от технически непосильного. Очередной план реконструкции, что удивительно, недолго лежал без движения и почти сразу был утвержден Советом Министров Армении к исполнению. И блоки из голубого базальта пришли в движение…

В 1969 году забурлила кипучая деятельность по реконструкции храма. Руководил работами, что логично, Александр Арамович Саинян, который возглавлял и создание плана реконструкции. Автор уверял, что его вариант «как в плановой, так и в объемно-пространственной композиции значительно отличался от предыдущих проектов», но знатоки говорят, что на самом деле план Саиняна отличался от плана Буниатяна, как РДС-1 от «Fat Man». Шесть лет ушло на воссоздание античного здания, и вот в 1975 году, спустя почти триста лет после землетрясения, оно снова оседлало мыс и гордо взглянуло на ущелье под ногами. А Саинян получил за труды Государственную премию Армении, памятник-фонтан на краю ущелья и вечную славу, как Воссоздатель языческого храма Гарни – единственного античного храма на территории СССР.

Прямо скажем, строение и сегодня производит сильное впечатление. Особенного шарма добавляет сам материал. Дымноватая мгла голубого базальта создает впечатление, что храм даже в самый яркий летний полдень находится в тени времён. А вокруг кипит жизнь, бегают туристы, кошки, дети просят у родителей попить, родители пыхтят, взбираясь по ступеням храма… Кстати, о ступенях. Я спросил нашего сопровождающего, зачем такие высокие ступени, ведь они могут отпугнуть ленивого прихожанина? Арай сказал, что есть такая версия: ступени делали большими, чтобы люди шли в него сознательно, степенно, сосредотачиваясь на том, куда они идут, на подъеме, освобождая голову от повседневного мусора, не забегали, не заходили мимоходом, а восшествовали. Ну, ОК, красивая версия, пусть и не обязательно достоверная.

Зато в бани вход максимально облегчен. Вот они, стоят с третьего века – пусть и не совсем целехоньки, но даже мозаика частями сохранилась. Внутри на повторе крутится фильм, который постоянно перекрикивают экскурсоводы, рассказывая своим клиентам байки, часто не имеющие ничего общего с реальностью. Само описание бани звучит, как эпичная баллада: она состояла не менее чем из пяти помещений различного назначения, четыре из которых имели апсиды в торцевых стенах; первая апсидальная комната с востока служила раздевалкой, вторая – холодной ванной, третья – тёплой, четвёртая – горячей, в пятой баня имела водоём, а в подвале располагалась котельная; полы были выложены жжёным кирпичом, покрытым слоем шлифованной штукатурки, они опирались на круглые столбы и обогревались снизу горячим воздухом и дымом, поступавшими в подполье от печи. Ух, с лёгким паром! Экскурсовод рядом с нами сообщает наивной пастве, что фрагмент оставшейся надписи – это сообщение от строителей, которые выложили фразу «работу сделали, плату не получили» (есть другая, полуофициальная версия перевода этого текста: «Трудись и ничего не получишь»). Арай смеётся: «Попробовали бы строители выложить нечто подобное, их бы тут же на растопку пустили. На самом деле это стандартная для римских терм фраза что-то типа «Ne dona maris accipias», то есть, «Не принимай даров моря». По смыслу есть расхождения, одни говорят, что это предупреждение от кражи в банях, где тырили кораллы-жемчуга, вторые философствуют, мол, не бери то, что даётся без труда, незаслуженно. В любом случае, никакого отношения к обиде молдаван-строителей, оставшихся без зарплаты, эта надпись не имеет».

Вот так, с шутками-прибаутками и без морских даров мы вышли из бани и отправились в ущелье, лежащее почти под нашими ногами. Но о нём дальше, а пока… Селение Гарни находится примерно в 30-35 километрах от Еревана, совсем рядом. Сюда надо приехать даже если бы никакого языческого храма не было. Одна только церковь XII века – Церковь Маштоц Айрапет (буквально церковь Маштоца Патриарха) – стоит специальной поездки, а ведь в селении Гарни есть ещё Церковь Святой Богородицы, остатки церкви IV века, остатки храма Тух Манук, церковь Святого Сергия, святилище царицы Катраниде I и совсем рядом монастырский комплекс XI века Авуц Тар. Я сюда ещё вернусь, мне бы только выбрать день.

Гарни, Языческий храм