О СООТЕЧЕСТВЕННИКАХ С ЛЮБОВЬЮ И О ЛЮБВИ С ЧЛЕНОМ В БОКАЛЕ
Прежде чем нырнуть в Киасму, реабилитируем, хотя бы частично, наших соотечественников, которые нет-нет, да и встречаются в Европе (а в Финляндии – особенно часто).
Где поесть в Хельсинки, чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные евро, чтобы не жег позор за ту неполненькую и мелкую тарелку, чтобы, уезжая, смог сказать: все деньги были отданы самому прекрасному в хельсинке? Вариант, который работает в центральной Европе, не подводит и здесь: кебабная! Заходите в первую встречную кебабную (их не так мало, долго искать не придется) и за 9 евро (примерно 530 рублей) берете на двоих одну (т.е. не две!) порцию кебаба – это на щите капитана Америки порубленная туша Левиафана, скрытая овощами (теми самыми, от которых отказалась РФ, причем всеми за один присест) и особым сметанным соусом. Можете еще за 4.60 добавить пару чашек кофе (не растворимого и по-вражески вкусного). О другом варианте бюджетного питания чуть ниже, а пока, как и обещано, о соотечественниках.
Кстати, несложно заметить, что Киасма расположена бок о бок с небольшим прудиком, в который то и дело норовят нырнуть блондинистые детки.
Несколько минут я тщетно пытался разобраться в пантеоне сдвоенных гласных, которым представляется финское меню для любого иностранца. Вот так всматриваешься в эти «-аа-» или «-оо-» и думаешь, что если их сократить, то увидишь что-то похожее на «пеппер», но реальность предлагает лишь одно знакомое слово: «салати». Можно было бы уцепиться за него, но есть проблемка: это слово входит в состав абсолютно любого блюда кебабной. Так я и пыхтел, ковыряясь в «juusto», пока не услышал за спиной мужской голос, выдавший на чистом русском (Как же иногда хочется в таких случаях назвать его литературным! Язык, свободный от конструкций «ну, чё, ващета наэрна тащемта пажизни крутяк безбэ» становится для нас исключением, а правильно написать слово «становится» уже становица задачкой среднего уровня сложности.): «Вам помочь прочитать меню?» Ура, соотечественник! Да не просто, а знающий финский язык. С благодарностью гляжу на нежданного спасителя и киваю головой, мыча нечто среднее между «ага» и «кюлля», одновременно панически вспоминаю русские слова. Мужчина лет 30-35 оказался родом из Эстонии. Сейчас живет и работает в Финляндии. На вопрос о том, как долго ему пришлось учить финский, скромно отвечает, что финский и эстонский очень похожи, а русский – его родной. С меню разобрались быстро. Как здорово встретить на чужбине соотечественника!
А прудик возле Киасмы не только детям нравится.
Если вас не прельщает кебабная, то есть второй способ бюджетно утолить голод. Для этого надо пойти в магазин. Ой, только вот не надо сразу же бежать к полкам с колбасой, сыром и булками, потому что питаться надо гармонично и разнообразно, а не набивать живот бутербродами. В крупных хельсинкских магазинах есть что-то вроде универсальной раздаточной, на которой стоят поддоны со вкуснятинкой от салатов до приготовленных блюд из птицы, рыбы и мяса. Эти разносолы аккуратно загружаются в картонные вёдра, а потом пробиваются на кассе по взятому весу. Полкило обойдется меньше 5 евро (около 300 рублей), а вопрос пропитания будет закрыт на время, достаточное для того, чтобы в этот день его более не открывать. Кстати, на кассах ищите кассирш, говорящих по-русски (это совсем не редкость в Хельсинки – многие приезжают сюда работать из угасающей России): не только помогут и подскажут, но еще и с радостью поделятся маленькими хитростями. Как же хорошо встретить соотечественника на басурманском Западе. Но чаще, конечно, в Хельсинки получается встречать блондинок. Анекдоты на эту тему в Финляндии не пользуются популярностью.
Традиционная картинка для европейского города – велопарковка. Хельсинки не является исключением.
Итак, Киасма. Здание обращает на себя внимание оригинальностью по сравнению с большинством современных зданий весьма стандартного вида. Когда смотришь на здание со стороны, то первое, что хочется сделать – проверить, не завален ли горизонт. Эту лихую кривость зданию придал американский архитектор Стивен Холл, чересчур увлекшийся философией и в первую очередь феноменологией француза Мориса Мерло-Понти. Не обошлось и без философии времени Анри Бергсона. «Архитектор-философ? По-крайней мере это необычно», – примерно так рассуждали члены конкурсной комиссии, присуждая победу Стивену. Они не знали, что предпроектная работа Холла заключалась в осознании и поиске путей реализации статьи Мерло-Понти «The Intertwinining – The Chiasm» («Пересечение – Перекрест»), в которой писалось: «Мы должны привыкнуть к тому, что все видимое вырезано из осязаемого, что все осязаемое в той или иной степени видимость, /.../, материальное без видимого – ничто. Следуя этому, если тело и видит, и осязает, значит, визуальное и материальное принадлежат одному и тому же миру. /.../. Пересекая внутренние связи эмоционального и материального, все его движения присоединяются к исследуемой вселенной.» А еще они не знали, что Стивен Холл давно заразился идеей этого пересечения и приступил к проектированию еще в 50-е годы, превратив свою страсть к реализации замысла в откровенную манию. Если бы знали, согласились бы отдать музей современного искусства в руки американцу? Не испугались бы? Как бы то ни было, а Холл воплотил в застывшую реальность идеи философа, назвав здание The Chiasm (одно из значений термина «хиазма» – скрещение зрительных нервов в мозгу), что по-фински получило название Kiasma. Туда-то в 1998 году и переехал из Атенеума основанный в 1990-м музей современного искусства.
Первоначальное отношение местных к архитектурной криволинейности, вписанной в изгиб границы между двумя районами Хельсинки, было привычно отторгающим: «Мы тут только озаботились созданием и последующим сохранением истории, как нам пытаются втереть какую-то завалившуюся Х-хромосому. Вы что, архитекторы, совсем осоловели?» Прошло немного времени, и отношение (так же, как и в случае с Темппелиаукио) в корне поменялось. То ли виновато в том удачно гармоничное расположение здания (Стивен Холл сам выбирал, где и как надо поставить Киасму), то ли сыграла свою роль неистребимая любовь финнов к играм в догонялки по светлым и длинным пандусам, то ли белый мрамор проявил свои магические свойства, но очень быстро Киасма стала одним из самых посещаемых музеев Финляндии и одним из архитектурных символов Хельсинки.
Толика занудства (если вы на самом деле вдруг решили посетить музей современного искусства в Хельсинки) не сильно повредит, поэтому знайте, что: понедельник – выходной, вторник и воскресенье – с 10:00 до 17:00, суббота до 18:00, а остальные дни – с 10:00 до 23:00. Специально для дорогих соотечественников: первая пятница каждого месяца – бесплатно! А в остальное время – 12 евро. Не так уж и дорого, если принять во внимание, что основная выставочная экспозиция подбирается, как правило, на сезон, а потому с великим тщанием. В 2015 году Киасма давала… барабанная дробь переходит в стук тамтамов, потом в резкое ритмичное дыхание и, наконец, в оргазмический вопль: Р-р-р-р-роберта Мэпплторпа, автора одной из лучших фотографий всего двадцатого века!
Человеком непростой судьбы назвать Роберта будет несправедливо, т.к. судьба его не отличалась ни особенной длительностью, ни замысловатой извилистостью, ни традиционными тяготами нищего гения. Роберт не отказывался, как брать, так и давать. Мы же не будем наводить тень на открытые места, даже если эти места интимного характера?
Все очень просто: приехал в Бруклин, обучился, познакомился с Патти Смит, вкусил прелесть мира искусства (Патти целенаправленно и уверенно катила к своей цели, всячески поддерживая любые начинания любовника). И еще это… Патти сложно было обвинить в избытке женственности, так что следующего партнера Роберт выбрал уже более удачно: Джон Маккендри (представительный мужчина старше Роберта лет на 25-30 был в то время куратором отдела фотографии при музее Метрополитен) в 1971 году стал его новым «другом». Именно Джон подарил безденежному, но очень симпатишному Роберту первую фотокамеру. Именно Джон организовал на свои деньги первую выставку Роберта. В абсолютном конце всех концов именно небедный Джон Маккендри отдал по завещанию все свое имущество Роберту Мэпплторпу (вот только корм оказался не в Роберта, а в фонд его имени – так бывает).
Любовь зла. А Роберт был не слишком мучим сантиментами и активно знакомился на званых вечерах (куда его таскал Джон) с нужными людьми. В 1972 году Роберт знакомится с руководителем «Полароида» Сэмом Уогстаффом. Сэм был так восхищен прелестями Роберта, что предложил ему пользоваться в любое время любыми материалами фирмы. Встречи с Патти к тому времени были уже не такими частыми и стали носить преимущественно дружеский характер. Будем справедливы: на обложку дебютного альбома Патти Смит («Horses» – об этом чуть ниже) Роберт сделал на редкость удачную фотографию. На редкость – это по сравнению с теми фотографиями, которыми он многократно фиксировал многочисленные недостатки внешности своей подруги. Видимо за это время бесконечных издевательств (кои в своей книге Патти дипломатично назвала «дурачествами») Роберт и навострился делать портреты, вылавливая мимолетное. Впоследствии его моделями стала половина высшей лиги паблисити. В качестве примера (жаль, не переснял портрет Берроуза) несколько узнаваемых персон:
Что же до партнеров, то, став финансово независимым (это еще не значит, что надо отказываться от интересных предложений), Мэпплторп начал отдавать предпочтение темнокоженьким, а потом и вовсе шокировал весь чопорный высший свет, заведя близкие отношения с … женщиной. В оправдание можно сказать только то, что Лайза Лайон не была лишена мужеского очарования, являясь чемпионкой мира 1980 года по бодибилдингу (на верхней фотографии в нижнем левом углу Роберт запечатлел себя именно с ней). А несчастный Джон Маккендри все так же пылко любил своего молодого друга и продолжал осыпать подарками. Бобби в долгу не остался и подарил Джону СПИД, от которого тот вскоре и умер. Роберт, как было уже сказано, умер через два года. По той же причине.
Впрочем, методы и средства, которыми Мэпплторп добивался успеха, вовсе не умаляют его яркое творчество на ниве фотографии. Он был истинным мастером света и композиции. А еще…
Первый же зал возле биографического «предисловия» перед входом был украшен табличкой с предупреждением (размером с доску почета) о том, что содержащиеся на выставке экспонаты носят откровенно сексуальный характер и могут шокировать пуритан, детей, вдов и депутата Милонова. Никаких «18+» рядом не наблюдалось (даже «12+» не удосужились нарисовать, окаянные!). А в зале наблюдалось пиршество мужских членов в черно-белых тонах: члены возбужденные и апатичные, бледнолицые и черномазые, в капюшонах и лысые, исполинские и убогие. Вот добропорядочный господин держит свое последнее достоинство опущенным в бокал, который в свою очередь уже на треть заполнен прозрачной, как родниковая вода, мочой. Вот сразу два джентльмена, только у одного из них не видно голову, потому что во всей фактуре перед взором посетителя предстают анальные ласки (да, Роберт был неисправимый романтик). А вот и сам Мастер! Автопортрет сделан в неожиданном ракурсе, т.к. лицо где-то сбоку, на рискованно выгнутой шее, а в центре композиции находится мэпплторпова оборотная сторона (не будем судить его за это строго, ведь если делать, например, портреты наших депутатов, то только эти самые оборотные стороны и получатся) с воткнутым в анальное отверстие кнутом. Ох, затейник! По сравнению с этой серией фотографии обнаженных женщин и их отдельных частей тела кажутся верхом пристойности-духовности – хучь сейчас в церковь заноси.
На заре известности Мэпплторп прославился серией изображений детей с выставленными напоказ половыми органами. Во многих странах эти фотографии до сих пор считают детской порнографией. Финны, похоже, не определились, но показать хотя бы одну из них не решились. Поэтому дальше пошли цветочки. Ну, как цветочки: мясистые, с крупной фактурой, контрастно цветные фотографии цветов выглядели почти так же вызывающе сексуально, как боевые пенисы. «Мужской член и, например, цветок – равноизящны. Есть люди, которые не могут это признать. Для меня это очевидно...» – говаривал фотограф. И эти его слова действительно становятся понятны на выставке до степени очевидности.
Что еще рассказать об этом гении, дабы завлечь вас на выставку, которая идет до 13 сентября? Вы еще можете успеть. Если у меня не получилось, то, может быть, вас сумеет туда завлечь Ричард Гир?
Напоследок обещанный снимок, который причисляют к одной из самых главных фотографий XX века. На выставке эта фотография присутствует (и производит сильное впечатление на посетителей, безусловно), но я фотографировать не стал (фотографировать в Киасме можно всё!), по одной простой причине: боюсь, что за такие снимки наши идиоты могут в тюрьму посадить. Поэтому даю ссылку, встречайте: «Мужчина в полиэстеровом костюме»
Следующая экспозиция оказалась куда более яркой, нежели монохромный мир Мэпплторпа. Один только тряпичный Иисус наш господи Христос, пришпиленный сразу за входом в первый зал, мгновенно создает ощущение праздника (пусть у него и не было никогда полиэстерового костюма, но тоже парень не промах).
Паулина Туракка Пурхонен (Финляндия, 1971), вышивка на ткани. «Муж скорбей».
Размахнувшаяся на всю стену Скарлет вобрала в себя опасный для жизни концентрат разноцветья, но ведь тоже весело, правда?
«Скарлет» (2004). Стийна Сааристо (Финляндия, 1976)
Современное искусство, конечно, порой непостижимо ни умом, ни сердцем, но зато и радовать может совершенно неожиданным подходом к творчеству. Если вдруг маленький Оле Лукойе кольнул вашу попу и сподвиг на посещение Киасмы, то не обойдите стороной творение Лаури Астала (Финляндия, 1958) с поэтическим названием «Небольшая пьеса о близости» (2005). Произведение занимает целиком комнату и состоит из: двух стульев, поставленных строго напротив друг друга, полупрозрачного зеркала, размещенного строго посередине между стульями, и лампы, которая укреплена на маятнике, качающемся над зеркалом. Да, вам придется ехать туда с напарником или подкупить служащую музея, чтобы поработала экспонатом; в общем, оба стула должны быть заняты. Можно, кстати, подождать еще кого-то одинокого и в процессе созерцания познакомиться поближе (см. название). Суть всего этого хозяйства такова, что вы сидите и наблюдаете, как ваше отражение постепенно превращается в человека, сидящего напротив, а потом – наоборот. Хорошо бы туда Путина с Навальным посадить: кого бы раньше удар хватил?
А потом сразу же голливудское гестапо. Чистый восторг!
«Джек» (2009). Юхя Хяликкя (Финляндия, 1966)
В общем, современное финское искусство – это анархия, но веселая и безобидная. У них и движение похоже называется – анартизм. Любопытно, что Интернет подсказывает: термин «анартизм» был известен в СССР, и о нем писал в своей увлекательной книге «По ту сторону расцвета. (Буржуазное общество: культура и идеология)» никому не известный публицист и еще более неизвестный ученый А.В. Кукаркин. Кажется, он не любил анартистов…
«Флаг анартизма» (1994/1995)
(позаимствован из художественного музея города Пори)
В холле музея находится небольшой музейный магазинчик, в котором можно и нужно присмотреть сувенирчики. Грешно было не присмотреть упомянутый «Horses» Патти Смит. Не сказать, чтобы цена в десять евро была низкой, но и не смертельна для сбрендившего рок-меломана.
Patti Smith – «Horses»
(c) Arista Records, 1996
Так уж получилось, что Патти нашла точное время (место она не выбирала) для выпуска дебютного альбома. Опыт выступлений на публике у нее накопился уже приличный, но выпуск студийного альбома – это совсем другая грядка. «Лошадки» выскочили без фальстарта, но и не застряли в стартовых колодках: середина семидесятых упала зрелым гнилым плодом в руки панкеров и схожих с ними. Патти со своей мелодекламацией (Вряд ли найдется пара смельчаков, которые назовут ее, с позволения сказать, вокал пением. Так мог бы выступить, например, Вася Обломов, если бы родился где-нибудь в Америке, взял бы в аккомпанемент каких-нибудь BE YOUR OWN PET и сошел с ума.) попала в это самое яблочко уверенно и, что очень важно, как-то трогательно, что ли. Гамма интонаций от стеснительного бормотания и неловких попыток растягивать ноты до истерических повизгиваний и гневного рыка (с постукиванием кулаком по груди где-то между) соорудила идеальную форму подачи для серьезной поэзии. С этим надо было разбираться сосредоточенно или наоборот принимать на уровне живота. Идеальный замес для времен панк-бума. «Лошади» сделали главное: имя. И понесли.
Если уж снова зашел разговор о музыке, то логично продолжить его в маленьком музыкальном магазинчике. Почему в маленьком? Просто потому, что он попался под руку. Выбор одинаково богат в различных хельсинкских магазинах и не зависит от их размеров. Продавец в ответ на традиционный вопрос о лучшем альбоме лучшей финской группы предсказуемо потянулся к полке, где красовались H.I.M., RASMUS, NIGHTWISH и прочее национальное достояние Суоми. Пришлось прервать полет его руки и уточнить: «На финском языке». Вот тут-то он и призадумался. Результатом пятиминутных размышлений и шевелений губами стал следующий диск. Кстати, тоже за 10 евро.
PELLE MILJOONA OY – «Moottoritie on kuuma»
(с) & (р) Johanna Kustannus, 1980
Сложнопереводимый финский издевается над Интернет-переводчиками, но удалось выудить из него, что название группы переводится как-то вроде ООО «Клоун Миллионов», а альбома – «Трасса Горяча». Группа названа по прозвищу фронтмена, вокалиста и автора песен Петри Самули Тиили (1955 г.р.). Как бы они ни назывались, а альбом настолько близок к нашей родимой отечественной рок-музыке, насколько жители Карелии – к финской границе. Акцентированная неанглоязычная текстоориентированность не позволила «клоунам» выйти на европейскую орбиту, но у себя на родине они завоевали нежную любовь и крепкую популярность. Можно назвать эту смесь гаража, рок-н-ролла, буги и регги – панком, тем более что панк-номера тоже присутствуют, но куда лучше дает представление об альбоме словосочетание «русский рок». Что-то вроде финского НЕБО И ЗЕМЛЯ (которых тоже по непонятным причинам относили именно к панкам). На первый раз звучит ужасно архаично (вместе и порознь), но стоит только восстановить контекст, как песни взрываются коктейлем непосредственности, столь свойственным молодости. И становятся понятны нежные чувства финнов к героям прошедших лет, которые «поют песни на родном языке».
И в качестве бонуса внезапный «блин» за шесть евро. Был приобретен без раздумий. А вы бы удержались?
J.M.K.E. – «Jasonit Ei Huvita»
(p) 2011
А вот и они, горячие эстонские панки! Невольно возвращается «перестроечный» 1987 год, Подмосковье, Подольск. И сатанюги с ирокезами. Шок, потрясение, что там еще приключается с людьми, когда они отказываются верить собственным органам чувств? Однако J.M.K.E. до сих пор здравствуют и песенки поют. И делают это все так же отчаянно, как и тридцать лет назад. Можно сколько угодно сидеть на берегу Финского залива, но дождаться, когда мимо проплывет труп J.M.K.E. не получится. Добрая охапка крепко сбитых боевиков и ударное звено кавер-версий способны развалить Пальмиру быстрее, чем это сумеют сделать неандертальцы из ИГ. Вот только эстонцы разрушают ради возрождения. Любая их издевка дает новый шанс тем, кто «не вышел рожей», надо только сделать правильные выводы. Ну, в самом же деле, каверы в большинстве своем прекрасны, особенно хороша «Дороги», а изысканно забранная в буклете заплатками с надписью «censored» матершина в адрес сладкого Джейсона Донована вовсе чувствует себя королевой Анархии на зависть МОНГОЛ-ШУУДАНУ. А ведь еще есть «Бела Конт» (или как мы пели в школе – «Бела кун»), Чайковский, «Боже царя храни» и гимн ГДР. Веселья хватит до отмены санкций, если вам, конечно, по душе брутальный мужской вокал и легкий запах пота. При всех легендарных гуннарах грапсах J.M.K.E. – это самое яркое, что случилось с Эстонией за последние тридцать лет. Перестройка жил, Перестройка будет жить!
На этом музыкальная пауза закончена. И символизирует завершение акта эрегированная щука, что расположилась возле Киасмы.
Подходит к концу и история самой русской среди европейских столиц. Вполне логично прощаться с Хельсинки, стоя посреди Маннергейма, устремляя печальный взор туда, куда-то в сторону памятника Сибелиусу (его не видно, но с ним встреча еще суждена, можно не сомневаться) и Национального музея Финляндии (а вот его башню видно очень хорошо).
Осталось озвучить послесловие. Для заголовка к эпилогу можно выбрать какое-нибудь спокойное место в переулках. Улица прапорщика Stål (извините меня за неловкий шведский), упирающаяся в церковь Христа, вполне подходит для столь интимного мероприятия.
В качестве вступительного бонуса для послесловия – красный, как пожарная машина, и усеченный, как крайняя плоть иудея, трамвайчик с рекламой пива на борту. Поехали.
Самые внимательные (из тех трех человек, что читают эти записки) помнят про убийцу, отхватившего в майские дни пожизненный приговор и, наверное, думают, как страшно жить в Финляндии. Рву шаблоны, подозрения и страхи: на протяжении последних лет Хельсинки неизменно входит в пятерку самых безопасных городов мира. Как это так у них получается? Полиции на улицах (а так же во дворах и подъездах) днем с огнем не увидишь, а безопасность – на лицо и остальные части города. В качестве примера картинка.
Откуда здесь взялась полиция? Похоже, что незадачливый вор этого не понимает тоже: эти карлссоны с наручниками спикировали коршунами, выйдя прямиком из сумрака. Как?! Как в людном торговом центре можно заметить, что один приличный мужчина решил легонько бомбануть чужое хозяйство??? А это, дамы и господа – камеры наблюдения и наличие мобильных полицейских бригад. Никто не уйдет от расплаты, независимо от пола и возраста. Подельница находится в той же крайней степени недоумения, что и ее незадачливый партнер. Обратите внимание: в каждой бригаде есть женщина, дабы мужчины не обвинялись в компрометирующих действиях сексуального характера. Всё предусмотрено и схвачено (в прямом смысле этого слова).
Так что не бойтесь и смело приезжайте в столицу Финляндии. Здесь не церковь – не обманут. А если и обманут, то быстро все вернут и обязательно извинятся. И в этом Хельсинки, как раз, ничуть не похож на Россию: в Финляндии полиция – друг и помощник населению, а не цепные псы режима, которых сторонится любой честный гражданин.
В Хельсинки есть только одно, что может напугать: цены на бензин. Дык, елы-палы, пользуйтесь велосипедами.
Никто на прощание ничем махать не собирается, даже деревья, но и Джа с ними, мы сюда еще вернемся.
Аэропорт в сговоре с «Хилтоном» предлагает транзитным пассажирам и прочим прилетающим свои недешевые услуги, а нам в другую сторону. Пока, Хельсинки! Москва, принимай обратно, готовь посадочную полосу. Всё.
