НА РОДИНЕ КАРЛА МАРКСА
Давайте делать паузы в пути… Паузы необходимы всем. Паузы в игре необходимы футболистам, в заказах – таксистам, в загорании – нудистам, в выступлениях – артистам, в расстрелах – чекистам, а во впечатлениях – туристам. В противном случае происходит выгорание и перестают радовать даже елочные игрушки. Многие (не то чтобы очень много, но вполне достаточно; то есть, можно было бы написать: достаточные) европейские города набиты достопримечательностями с такой плотностью, что от беспрерывного потребления культурологической информации картинка смазывается, превращаясь из осмысленного пейзажа в цветовой поток, словно бы художник взял в руки малярную кисть и провел несколько раз по еще не высохшей картине. Даже безумные клипмейкеры, как правило, стараются выдержать в процессе мелькания кадров пару-тройку пауз. Чтобы не выгореть самим и не выжечь мозг зрителям. Идеальное место, чтобы сохранить себя в водовороте трирских впечатлений – внутренний двор Святого Петра. По правде сказать, есть еще несколько козырных точек для интеллектуально-эмоционального релакса, но в центре города самое лучшее место взять паузу – именно здесь.
Внутренний двор церковного квартала – весьма странное место. С одной стороны, оно похоже на небольшой парк или сквер, здесь даже есть несколько скульптур, но основное место занимает кладбище, которое внешне не совсем похоже на кладбище. Оно скорее напоминает какой-то сюрреалистичный огород, где торчат волдыри полукруглых кустов и блестят проплешины могильных плит. Во всём этом как будто бы есть свой потаённый смысл, который не откроют первому встречному. «Excuse me…» В ответ – приложенный к губам палец и взгляд, исполненный спокойного укора. Кладбище, ядрён-батон.
Но ощущение огорода от этого только усиливается. Ты понимаешь, что здесь тебе не рады, но по какой причине – хрен его знает. Разумеется, что первая догадка, которая приходит в голову – самая простая, очевидная и стопудово правильная: в этом странном огороде выращиваются огурцы-убийцы, которые потом отправляются в банках по всеразличным злачным местам, чтобы бороться с блудом, развратом, похотью и бездуховностью. Ну да, огурцы-убийцы для кварталов красных фонарей – это самое логичное предположение.
(шутки шутками, а этот фонарь на самом деле называется «лампой смерти», бррр)
Какие же идиотские мысли лезут в голову, когда стряхиваешь с себя накопившиеся впечатления. При чем тут огурцы? Если что на кладбище и выращивают, то разве только цветы, которые никто не срезает. Ещё одна дурацкая мысль. Как же не срезают, если увядших цветов нигде не видно? Наверняка за порядком следит бессмертный, неподвластный Времени и Небесам садовник – Тот, Который Проходит Между Молящимся И Сутрой, хотя… Какая может быть сутра в христианском приходе?! Что за бред? Нет, ребята, здесь орудует садовник посерьёзнее.
Просто позволь себе отрешиться от всего, присядь на корточки между «грядок», прикрой глаза, вздохни и услышь обращенный к тебе изнутри Голос: «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?.. Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь». Открывай глаза, смотри: прямо перед тобой Тот, Кто Обходит Ряды. И продолжит тогда внутри тебя Голос: «Срежут под корень неправедных и удобрят землю».
Ну, в конце концов это ж церковное кладбище, с чего бы тут беззаботно веселиться?
На самом деле всё гораздо прозаичнее, никаких ужасов здесь вас не ожидает, даже наоборот. Внутренний дворик монастырского комплекса давно является местом для размышления и тишины для… местных жителей. Туристы сюда заходят редко, если только кто из местных за ручку приведёт, так что нарваться на стайку говорливых китайцев, например, шансов крайне мало. Теперь становится понятно, кто и почему прикладывает палец к губам, не давая даже закончить вопрос: это ж местный, который скрывается здесь от шума и суеты Рыночной площади, а вовсе никакой не Смотритель Тишины. Вот и славно.
Как ни странно, но к 1700-летней истории этого дворика добавил своё имя уроженец Кёльна Конрад Аденауэр. Подбирался он к оазису спокойствия непростым путём, надо сказать. Конрад был крепким хозяйственником и последовательным антимарксистом (и антикоммунистом соответственно). До такой степени последовательным, что, будучи мэром Кёльна, в 1932 году требовал включения в правительство членов национал-социалистической партии, лишь бы окончательно затушить коммуняк. Впрочем, Аденауэр довольно быстро понял, что путь компромиссов с нацистами – бесперспективная лажа (4 апреля 1933 года пришедшие к власти нацисты его попросту уволили с поста мэра). Однако, никаких геройств при гитлеровском режиме он не проявлял, бегая по кабинетам и выбивая себе пенсию (ради этого даже написал пространное и уничижительное письмо Герингу, в котором отмечал, что, будучи мэром, отважно пошел на нарушение прусских законов, дабы разрешить проведение мероприятий НСДАП в общественных зданиях и вывешивать нацистские флаги на улицах Кёльна). Сидел тихо-мирно, уединенно и не отсвечивал. Всё равно дважды был арестован (в первый раз в 1934 году провел в тюрьме двое суток, во второй раз в 1944 году – уже четыре месяца), но всякий раз его выпускали за отсутствием улик.
Второй раз Аденауэр стал мэром Кёльна после войны, но быстро (в декабре 1945-го) был уволен руководителем британской зоны оккупации за некомпетентность. И тогда закончилась эпоха Аденауэра-хозяйственника и началась эра Аденауэра-политика. Сразу после увольнения экс-мэр создаёт новую партию ХДС (Христианско-демократический союз), в которой пытается объединить католиков с протестантами. Тут-то фишка и попёрла: партия начала набирать вес, а Конрад становился всё более влиятельным политиком. Мыть сапоги в Индийском океане он не обещал, но в Парламенте выступал громко и часто, с западными странами сойтись стремился всеми силами, проклинал коммунистов и выступал против Берлина в роли будущей столицы. Всё это привело к тому, что в 1949 году перевесом в один голос (свой собственный!) он был избран Канцлером ФРГ. Никто не придал этому особенного значения, полагая, что 73-летний канцлер – временная, мимолетная RIP-фигура, а этот хрыч продержался на посту 14 (!) лет, став одним из самых заметных и влиятельных политических VIP-деятелей современной (послевоенной) Германии. Так что если кто в 2022-м году ждёт скорой смерти какого-нибудь 69-летнего «политика», то обломитесь.
И вот тут, наконец-то, история престарелого немца добирается до Трира. 30 июня 1966 года Конрад Аденауэр становится Почётным гражданином Трира и приезжает по этому поводу в город с торжественным визитом, включающим в себя и затянувшееся празднование 90-летия. Кто-то из наиболее понятливых потащил дедулю в загон для тишины и размышлений. Погода была нелётная, и почётный пенсионер федеративного значения не стал бродить вдоль «грядок», а остановился в восточной галерее. И замер. Окружающие затаили дыхание, но минут через пять поняли, что еще чуть-чуть и бывший канцлер будет стоять в окружении бездыханных трупов. Но даже сопение и мощные вдохи сопровождающих не сумели вывести старца из состояния транса. Говорят, что он стоял так не менее получаса, созерцая многовековую историю и пуская слёзы из слабых глаз. С тех пор эта точка называется «Взглядом Аденауэра» (Adenauer-Blick) и является неформальной достопримечательностью. В Золотой Книге юбиляр оставил отзыв: «Здесь я увидел европейскую историю двух тысячелетий: римские памятники, раннехристианские и средневековые постройки — это было настолько впечатляющее зрелище, что мне почти никогда не доводилось испытывать подобное».
Вид с точки обозрения Аденауэра примерно такой (если поднять взгляд выше грядок):
Как известно, перебарщивать нельзя ни в чём. Даже в отдыхе нужно знать меру, поэтому пусть себе призрак Аденауэра продолжает любоваться двориком, а честный турист поднимает руку, потом резко её опускает и выходит прямиком на Виндштрассе, названную так из-за постоянного сквозняка в узком и тесном переулке. «Зачем, — спросит любопытный читатель, — вообще нужно втискивать своё отдохнувшее тело в узкий и бестолковый проулок, по недоразумению зовущийся улицей?» А как же последний завершающий штрих, вишенка на торте, изюминка на кексе и шляпка на гвозде? Именно здесь, на Ветряной улице можно увидеть самую старую часть собора. Отчетливо виден шрам старой кладки – это и есть остатки квадратной северной базилики, которую соорудили примерно в 340 году и вскоре разрушили. На этом с Трирским собором можно расстаться окончательно.
Эй, подождите галопировать! Расстаться с Собором – ещё не значит, что надо прямо сейчас расстаться и с Соборной площадью. Да, она небольшая, это факт. Но задержитесь ненадолго у… Хм, это даже зданием не назовёшь, потому что дворец Вальдердорф – это целый комплекс зданий, построенных в самое разное время (самое древнее из которых построено в XI веке). О, батюшки, и чего тут только нет. В определенной степени дворец Вальдердорф можно назвать пародией на Собор Святого Петра, потому что подобно своему религиозному соседу по площади дворец вобрал в себя чертову кучу архитектурных стилей от романского, до необарокко. В качестве примера последнего можно привести вот этот витиеватый балкончик с умильными львами, который был пристроен к зданию 1766 года (позднее барокко) через 111 лет – в 1877 году, чем изрядно позабавил приезжих паломников, да и глаз нынешних неизменно радует.
Вообще, Трир – весьма редкий город, если судить по первому впечатлению. Чувствуется в нём древняя заданность на развитие, законы градостроительства, заданные откуда-то из глубины веков. Если взять Париж, то у него чёткая установка из XIX века, которой он почти беспрекословно следует. Если взять Гент, то у него правила игры переписаны и вовсе совсем недавно – во второй половине XX века. Если взять Екатеринбург… Нет, город, который вообще не поддаётся никаким правилам, не имеет никаких чётких устремлений и не соответствует даже элементарной логике, брать не следует. Поэтому возьмём мегаполис с более понятной философией. Если взять Москву, то она начала неуклонно превращаться в красивую стеклянную крышку от кастрюли только в 10-е годы XXI века. А вот чтобы какой город (пусть и небольшой городишко) чётко следовал заветам давно дематериализовавшихся предков, такое происходит не часто. Трир, вот, как раз из таких. И происходит эта архитектурная мимикрия даже без особенного начальственного окрика, сама собой. Яркий пример: дом на углу Звёздной улицы и Соборной площади. Когда-то здесь стоял домишко родом из пыльных веков, но во время WWII его развалило до основания. Ладно, место расчистили и на время оставили: денег на всё не хватало. Шли годы, количества автотранспорта в городе росло, и… На этом месте у современного москвича возникает в мозгу одно-единственное слово: парковка. Но нет, в 1960 году построили ультрамодный дом из бетона на стальном каркасе – даже не хочется думать, что мог бы представить современный москвич. А домик, тем временем, не сдавался в эксплуатацию, потому что хоть он и был совсем не штамповкой (его спроектировал один из самых знаменитых в то время немецких религиозных архитекторов Хайнрих Отто Фогель, чьи церкви стоят в Кёльне и Кобленце, в Бонне и Майнце, в Мюнстере и Брауншвейге, и много где ещё), но не хватало того самого штриха, который бы установил точное соответствие трирским архитектурным законам. В 1962 году здание было украшено 23 сценами из жития кого бы там ни было, исполненными в эффектной живописно-мозаично-смешанной технике (исполнил росписи Вернер Перси – местный художник, который, к слову, с 1942-го по 1945-й успешно служил в люфтваффе, а потом закончил Дюссельдорфскую академию искусств и прокачался до такой степени, что исколесил весь мир, выполнял заказы в Италии, Швейцарии и США, а его картины выставлялись даже в Москве и на международной выставке в Подольске). И вот вам результат – дом как влитой. Таков он, старинный город Трир.
И даже в мелочах скрывается вместе с Дьяволом тот самый отличительный знак Трира, который не перепутаешь ни с чем. Казалось бы, что интересного в канализационных люках, что они могут добавить к облику города? Так вот, в Трире на канализационном люке пренепременно должен быть изображен Пётр. В городе примерно 14 тысяч люков и ровно столько же под ногами чуваков с ключом в руке. Если смотреть не только по верхам, но и под ноги, через некоторое время начнёшь замечать, что петровы люки-то разные, кто-то вытерт сильно, кто-то – ещё не очень. Это можно даже превратить в игру: кто найдёт самый старый люк. И тут есть где разгуляться, ведь некоторые люки лежат на своём месте аж с конца XIX века. Подсказка: самый старый вытерт до такой степени, что остался только силуэт, его собратья чуть поновее (1899-1903) – Петра обрамляют виноградные лозы. А вот на Соборной площади все старые люки убрали из соображений безопасности, там лежат малоценные (с двумя звёздами), но крепкие. И Пётр по-прежнему на них держит свой ключ. Это же Трир, детка.
Но меру надо знать во всём, так что пусть в голову не лезет шальная мысль о мумифицированном городе-музее (типа Брюгге), вовсе он не такой. Трир живёт, впитывает в себя современные новшества и технологии, прекрасно знаком с жаргонизмом «урбан» и плюет не только на канализационные люки, но и на снобов-архивариусов. Это живой город, просто он чтит древние традиции и старательно вплетает их в летящее под ноги будущее.
Иногда это происходит не очень удачно. Ибо чем ещё, кроме неудачи, можно объяснить откровенную несправедливость, постигшую Sankt Georgsbrunnen или Фонтан Святого Георгия (еще более приятный русскому уху вариант – Георгиевский Фонтан). Ведь он должен был стоять на Рыночной площади, в максимально людном месте и радовать глаз всех приезжих, а не торчать в маленьком скверике Корнмаркт на Фляйштрассе. Должен был… На его месте должен был быть он.
Но обо всём по порядку. Первые упоминания о Георгиевском фонтане относятся к 1746 году. Именно тогда у чиновников, отягощенных избытком благодарности к своему мудрому курфюрсту Францу Георгу фон Шенборну, возникла идея поставить фонтан, который увековечит второе имя великого руководителя. «Есть Георг, будет и Франц!» - кричал один. «Есть Франц, будет и Фердинанд!» - неудачно вторил ему другой. «Есть Шенборн, будет и Трир!» - поправлял второго третий. А четвертый подвёл резюме и поставил точку: «Фонтану быть». Источник финансирования определили не сразу, потому что каждый был бы рад отстегнуть из своего кошелька (ради любимого правителя ничего не жалко!), но именно сейчас и вплоть до следующего месяца/года/десятилетия свободных денег – увы-с. Года два думали, откуда взять деньжат, на каждом собрании ставя вопрос в повестку, а потом аккуратно его снимая. Договорились до того, что появилось предложение продать что-нибудь ненужное типа нового фонтана Петра, но когда секретарь-стенографист как бы про себя спросил: «А почему просто не взять деньги из городского бюджета?», все буквально остолбенели. В тишине кто-то из отцов города протянул: «А что, так можно было?» Именно тогда родился этот мемасик, а вот фонтану пришлось ещё немного подождать.
Никаких дурацких конкурсов объявлять не стали, а просто пригласили восходящую звезду архитектуры – Йоханнеса Зайца, который только что построил для любимого курфюрста шикарный дворец в Кобленце (в 1792 году французская революционная армия сравняет дворец с землей). И Зайц справился с работой самым великолепным образом. Метался, старался, устал как ишак, но всё это было не зря: он построил один из самых красивых (если не самый красивый) во всей Германии фонтанов в стиле рококо. В 1751 году фонтан (наверху – Георгий, внизу – времена года) был установлен на Рыночной площади перед зданием ратуши, известным сегодня по имени Штайпе, и торжественно представлен народу. Горожанам фонтан настолько понравился, что они даже растащили часть камней из кладки и даже утянули свинцовые пластины с корыта колодца. Скептики, правда, уверяют, будто бы они утырили это ради своих дачных участков, но мы-то с вами знаем правду. Чиновники отреагировали на это молниеносно: вокруг фонтана соорудили металлическую решетку в человеческий рост и с острыми наконечниками. Воровать сувениры с фонтана перестали. Но всё равно решётка оставалась вплоть до 1907 года, когда очередной глава города воскликнул, заламывая руки: «Здесь ведь живут цивилизованные люди!» Решётку сняли, но через 37 лет на фонтан надели металлический колпак, полагая, что он сохранит от бомбардировок. Не помогло. Штайпе развалило прямым опаданием, а попутно досталось и Георгию. Фонтан демонтировали и отправили на реставрацию, которая продолжалась до 1958 года (представьте себе, кучу осколков тщательно просеяли, отсортировали и все фрагменты неоднократно перекладывали, чтобы они наконец подошли друг к другу). Наверное, это был один из самых длительных паззлов в истории Европейских городов: он продолжался 13 лет. И вот когда он был готов, выяснилось, что на старом месте коммуникации под него утеряны, да и вообще там шли общие восстановительные работы, так что фонтан с Рыночной переехал на Корнмаркт, где его теперь каждые десять лет обновляют. Так Рыночная осталась с дурацким маньеризмом Петра и лишилась шикарного рококо Георгия.
Здесь же на Корнмаркт рядом с фонтаном находится вполне современный двухэтажный книжный магазин «Mayersche Trier». В него стоит зайти каждому уважающему себя библиофилу или просто читателю бумажных книг. Ассортимент широкий, тематическая классификация понятна, здесь достаточно просторно и (ха-ха), опять же, малолюдно. Магазин можно считать современным филиалом монастырского дворика. И даже беззаботные британские школьницы не помешают вам свободно листать книгу, которую вы и не думали покупать из-за неподъемной цены (я, например, листал последнее издание «1001 Albums You Must Hear Before You Die» и снимал на айфон новые страницы). Обращает на себя внимание локальная популярность в 2015 году книг Глуховского. По какой-то причине немцам катит не хитрая проза Пелевина, не стилистические изыски Акунина, не ширпотреб Лукьяненко, а промежуточный, компромиссный вариант. Либо немцы недолюбливают крайности, либо у Глуховского просто грамотный пиар-менеджер. Впрочем, истины ради, здесь же на полках был обнаружен ещё один наш современник и соотечественник: Алексей Пехов. Можно обойтись без выводов.
Да-да, не Рыночной же площадью единой. Направление и местоположение в исторической части города (а в Трире создаётся впечатление, что у города только одна часть – историческая) совершенно не имеет значения. Здесь везде есть что посмотреть, что купить, где поесть и прочие причиндалы цивилизованного отдыха. Нагельштрассе, пожалуй, входит в топ-10 самых коротких улиц, но и на ней кипит жизнь. Может быть, она даже лучше многих, потому что ведёт (одна из пяти) не к храму (что было бы банально), а к центру. К центру Трира.
Центр Трира – прямой аналог питерских Пяти Углов: пять улиц стекаются на небольшую площадь, где кроме углов ничего и не видно. Но точно так же есть углы очень даже симпатичные. Один из пяти дошёл до наших дней из XVII века и у него есть собственное имя: «Дом Венеция» или «Венецианский Дом». Нет-нет, никаких каналов внутри дома, никаких гондольеров в окнах. Просто такова уж природа простого люда: если итальянец не из Рима, то точно из Венеции. На самом деле дом был построен (1656-1658) Амброзе Карове, сыном итальянского иммигранта. Его папаша был купцом в городке (теперь – коммуна) Ленно, что находится на берегу славного озера Комо, но вынужден был оттуда бежать то ли от кредиторов, то ли из-под санкций (Ну и кто он после этого, если не Венецианский купец?!). С таким же успехом венецианцем можно было бы называть Владимира Соловьева. В общем, сынишка на папином стартовом капитале неплохо устроился и построил себе миленький трехэтажный домик в основательно угасшем уже ренессансе. А для вящей наглядности, что это именно ренессанс, а не попсовое барокко какое-то, в угловой нише расположил Иоанна Крестителя и фамильный герб (хотя, кажется, как раз с этим он и ошибся). Помимо того, что домик получился симпатичный, сказать об Амброзе больше нечего, но его потомок сумел-таки прославить фамилию Карове больше, чем Венецианский Дом. Родившийся в 1789 году Фридрих Вильгельм Карове стал достаточно известным немецким философом и публицистом (и даже был членом временного немецкого парламента в 1848 году).
Венецианский Дом стоит первым по чётной стороне на улице Brückenstraße (если русифицировать название улицы, то получается натуральный бред: Мостовая улица – то ли улица, то ли мостовая), а пятый дом на этой улице… В школе название Трир упоминалось только однажды: нам сообщили, что в этом зачуханном городишке родился великий Карл Маркс. Кто это запомнил, знал Трир исключительно как родину автора «Капитала», кто не запомнил, тот и вовсе не знал, что такое «Трир». В общем, дом номер 10 на Брюккенштрассе остался почти таким же, каким он был, когда безбородый Карлик-годовасик оглашал окрестности истеричным криком. В доме устроен музей, понятное дело. И знаете, что самое удивительное? Это, наверное, самое скучное место во всём Трире. Ну что хорошего можно сказать о музее, если его «изюминкой» является лондонское кресло, в котором любил посиживать классик?
Да и дом, если по правде, в общем-то, не такой, как был. Построил его в 1727 году государственный служащий (на свою зарплату, разумеется) Польх – это, наверное, единственное, чем прославился его род (хотя есть версии, что там были тесные связи со святейшествами). И был домик двухэтажным, ничем не отличающимся от соседних построек (в Трире, как ты уже догадался, прозорливый читатель, долгое время был популярен стиль рококо в немецком его понимании). В 1802 году куриный домишко по завещанию последнего Польха перешёл церковному приходу Трира, и что сделала с ним церковь? Ну, конечно же, почти сразу продала его с аукциона (что никак, понятное дело, не связано со стяжательством, а токмо духовного воспитания ради) фармацевту по фамилии Пейллерс. После смерти супруги Пейллерса он арендовал часть дома еврейской семье Маркс, которые не успев вселиться в 1818 году уже 5 мая пополнили своё семейство третьим ребёнком. А в октябре следующего года Марксы съехали в домик поменьше и подешевле на Симеонштрассе. Всего-то и пожил здесь будущий теоретик мирового пожара – меньше полутора лет (даже попугать бородой никого не успел), а ведь хватило для того, чтобы соорудить единственный (!) в Германии музей Карла Маркса. Все остальные немецкие города его проживания от мемориальных музеев рьяно открестились. Но и этот домишко не сразу стал музеем, конечно. В 1875 году после пожара был достроен третий этаж. Потом меняли фасад, подводили канализацию (Марксы обходились без неё, кстати), расширяли вглубь, перепродавали, перекрашивали, перекрывали, да что только ни делали, пока в 1930 году легендарную постройку не приобрела СДПГ. Они-то и устроили здесь музей, первым делом реставрировав фасад по старому образцу, а в 1968 году передали хозяйство на попечительство Фонда Фридриха Эберта. Так что нет, вовсе не таким был дом, в котором родился Карл Маркс.
Если бы не окружающие росписи, то можно было бы заскучать по-настоящему. Не сказать, что неизвестный художник своим вдохновенным творчеством поражает воображение, но развлечься помогает совершенно точно.
Кто-то, вероятно, реагирует на подобные рисунки чересчур агрессивно, полагая, что в ответ на оскорбление собственных чувств непременно надо оскорбить чьи-то другие, но ограничивается не «двушечкой», а всего лишь настенной надписью. Хотя, если учесть орфографию, то надпись скорее пубертатна, нежели агрессивна. В любом случае можно посоветовать только одно: расслабься, чуви, вдохни поглубже и задержи дыхание. Теперь уже точно пришла пора подкрепиться и хорошенько отрелаксировать.
