Помимо прочих достопримечательностей Париж умудрился заслужить свой собственный синдром. Ну а как же иначе, у какого-то провинциального Стокгольма есть, а у Парижа нет? Но иногда кажется, что Парижский синдром придумали ради экзотики (недаром же приписывают этот синдром в основном японским туристам – эк-зо-ти-ка, едрито-раскудрито) и дополнительного пиара столицы Франции. Ну, какой может быть синдром, если голова болит не от разочарования в ожиданиях, а всего лишь от обыкновенной вони, если ноги спотыкаются не от депрессии, а от обилия мусора? Но чу! Оставим брюзжание нытикам, ведь есть в Париже что-то, чем он нравится приезжим. Например, фонари.
Хотя, нет, фонари – это не самый удачный пример. Фонари в Париже интересно посмотреть во время фестиваля фонарей, а уличные не особенно примечательны и богатством разнообразия не порадуют.
Ладно-ладно, есть же настенная живопись, которая встречается достаточно часто, чтобы покрутить головой да поцокать языком. Граффити могут расцветить и приукрасить любой, даже самый мрачный, уголок любого, даже самого задрипанного, города. Идешь так по Парижу, а тут – бац! – на стене красуется кубизм в пастельных тонах.
Что? Не чувствуется в такой росписи праздника? Тогда проверьте настройки внутри себя, которые отвечают за восприятие городской культуры. Если же будете продолжать ныть, то вам поправит мозги своей клюшкой лучший гольфист Франции всех времен – Грегори Хавре. Единственный гольфист, которому удалось выиграть три любительских чемпионата Франции подряд (1997-1999), после чего Гриша перешел в профессионалы. Увы, но мировая слава ему не покорилась – в мировом рейтинге Хавре поднялся только до 19-го места (что всё равно является лучшим достижением для французов).
Нет? Спортсмены – тоже не ваша тема? Тогда можно пройтись по искусству и легкому сексуальному подтексту одновременно. Глядя на коварную парижанку в шляпе, думаешь: «Ну чем не современный Тулуз-Лотрек?»
Если честно, то иногда кажется, что порой на улицы Парижа выходят психически нездоровые люди и разукрашивают стены домов в полном соответствии со своими ласковыми диагнозами. Это называется сюрреализмом и для настоящего ценителя представляется наиболее ценным в современном облике Города Любви. Любовь – она такая, непростая.
В конце концов наиболее привередливых всегда может успокоить мурал с великим и неподражаемым гением сюрреализма. Потому что, если вас не устраивает даже такая городская живопись, то ваш случай клинический, и пациенту способна помочь только архитектура.
А из всей архитектуры важнее других зданий для путешественника являются церкви. Взять, к примеру, Сен-Дени-дю-Сен-Сакрамент.
В самом сердце района Марэ в XVII веке было построено множество роскошных отелей, в том числе и Отель де Тюренн, названный так в честь недавно павшего на поле рекогносцировки маршала Анри Тюренна (настоящее имя у него было раз в семь длиннее, но для краткости пусть он будет Анри). В 1684 году из отеля устроили настоящий бенедиктинский монастырь Святого Причастия (видимо, просто сменили вывеску). Почему? Придется пару слов о де Тюренне. Анри был славным воякой, умным, расчетливым и решительным. Его социальным лифтом стала Тридцатилетняя война, за которую кардинал Мазарини вручил 33-летнему де Тюренну жезл маршала Франции. И чем же отплатил молодой маршал своему благодетелю? Скромный, маловлюбчивый и верный маршал через шесть лет во время Фронды возглавил войска принца Конде против своего благодетеля Мазарини. И всё из-за влюбленности Анри в герцогиню де Лонгвиль. Победы шли с молодым маршалом под руку. Но… Вы что-то уже подозреваете? Да! Через два года герцогиня выпала из сферы интересов военачальника, который увлекся (вплоть до женитьбы) протестанткой Шарлоттой де Комон. Шарлотта – дочь герцога де Ла Форса, а это уже другой лагерь. Принципиальность Анри стала именем нарицательным: он помирился с королевским двором и возглавил войска Мазарини, благодаря чему Мазарини вернулся в Париж триумфатором. Дальнейшие боевые действия де Тюренна против Конде и испанцев каждый раз заканчивались победами бывшего союзника (за исключением только одной битвы – под Валансьеном), что привело к заключению в 1659 году Пиренейского мира. Корона спасена, маршал на коне, Людовик XIV назначает Анри Главным маршалом Франции (высший воинский титул). Главный маршал успел еще прилично помахать шашкой, но в 1675 году во время обороны Эльзаса (от немцев, разумеется) решил провести рекогносцировку на местности перед сражением и был сражен наповал первым же шальным радиоуправляемым ядром, выпущенным со стороны немцев. Разумеется, его тут же окрестили мучеником. Маршал был похоронен в Сен-Дени, усыпальнице королей! Французская революция, как известно, клала с прибором на мучеников королевского двора и в 1793 году выставила трупик Анри за компанию с королями на всеобщее обозрение – чисто поугорать. Могилу, само собой обоссали. Правда, потом совесть взяла свое и, смахнув с саркофага прилипшую пыль, де Тюренна перенесли в Музей Памятников (откуда уже в 1800 году по приказу Наполеона переселили в Дом Инвалидов).
Однако, пора вернуться к Сен-Дени-дю-Сен-Сакрамент, церкви Святого Дионисия и Святого Причастия. Архитектор Этьен-Ипполит Годде получил в 1826 году приказ/заказ выстроить на месте бывшего бенедектинского отеля-монастыря нормальную католическую церковь, что и было выполнено к 1835 году. Кто-то может спросить, какое отношение к ней имеет маршал де Тюранн. Ну, вы уже поняли, что Анри отличался особенной преданностью и принципиальностью? Он же был убежденным протестантом. Но так случилось, что Шарлотта умерла раньше него – в 1666 году. И тут Анри понял, что всю жизнь втайне считал себя вовсе не протестантом, поэтому в 1668 году он принял причастие и стал убежденным католиком, как и все его высшее начальство. Этому радостному событию и посвящена церковь, прославляющая подвиги принципиального полководца.
Впрочем, такой архитектурой пресыщенного путешественника поразить можно едва ли.
Но это же район Марэ, то есть знаменитый 4 округ Парижа, в котором есть и более интересные постройки. Нет, конечно, речь не о здании, приютившем отделение знаменитого старинного масонского компаньонажа Compagnons du Devoir, пусть оно и нетрадиционно для большинства улиц Парижа своим вызывающе низким 4-этажьем.
И даже не о здании мэрии 4 округа, которое смотрится симпатично, но в драматических вихрях истории не кружилось и уникальной достопримечательностью не считается. Из последних достижений здания – вывешенный в июле 2018-го большой портрет Олега Сенцова. Впрочем, 4 округ и его мэрия известны на всю столицу своей активной гражданской позицией: из близкого нам – проведенная мэрией акция на 10-летие убийства Анны Политковской. Демократические приоритеты мэрии привлекательны, но здание, спроектированное Антуаном-Николя Байи и построенное в 1868 году, от этого лучше не становится.
И даже (даже!!!) не известная каждому парижанину церковь Сен-Жерве… А ведь уже горячо, не находите? Ведь… а, ладно. Дело было так.
На этом самом месте церковь, посвященная двум мученикам из Милана – Гервасию (Жерве) и Протасию, существовала с VII века, что делает её автоматически одной из первых церквей на правом берегу Парижа. Была она мала и неказиста, а в XIII веке её перестроили и сделали большой (по тем временам). Но казистости, как ни странно, не прибавилось. Поначалу её вообще хотели выпилить и построить на этом месте что-нибудь более полезное, например, парковку, но местные попы возмутились и на всякий случай огородили постройку забором. Забор посреди вольного Парижа?? Нет, на такое власти пойти не могли, а посему выделили пригоршню золота из казны на строительство человеческого собора вместо уродливого (но большого!) недоразумения. Вот так и канули в лету труды первого (неизвестного нам) европейского Церетели.
В 1494 году началось строительство новой, на этот раз обязательно красивой, церкви. Начинали её, как и положено, в готическом стиле, красиво, строго и канонично. Не учли двух моментов: 1) в то время было не совсем ладно на поле божественной идеологии, люди не могли прийти к согласию насчет прически главного бога, а потому били друг друга и даже немного резали; 2) пригоршня золота быстро заканчивается, а вторую выделять не торопились, потому что надо было покупать ножи для братьев во Христе. Посему без долгих размышлений сердце успокоилось тем, что построили часовенку в апсиде – есть где крест совершать, и слава Богу.
Поняв, что дальше часовни дело не пойдет, народ начал скидываться на строительство эсэмэсками и в 1578 году богострадальцы выстроили трансепт. Ура, можно давать задание на строительство фасада! Проектирование фасада было поручено модному архитектору, понимавшему толк в красоте – Саломону де Броссу. Вот только мода к тому времени поменялась, поменялись и стандарты красоты: готика уже считалась зашкваром. На топе был новый стиль – барокко, Франция вступала в короткую эпоху маньеризма. Помня главное требование заказчика – хоть что, но чтоб красиво – Саломон сваял вполне себе маньеристский фасад, приторочив его к уже построенным готическим элементам. А есть проект, есть и его воплощение, тем более, что первый кирпич в основание фасада положил собственной рукой Людовик XIII. Шел 1616-й год. С легкой руки короля появились инвесторы из клуба Единая Франция, дискуссии между религиозниками поутихли, резать друг друга перестали (почти), дело пошло. И в 1628 году – вуаля!
В XVIII веке фасад Сен-Жерве вызывал восхищение просвещенной публики и творческой интеллигенции, хотя он был почти перекрыт рядом домов. Вольтер писал: «Это шедевр, у которого есть всё, кроме места, откуда его можно увидеть». К мнению Вольтера прислушались не сразу, но в 1854 году дома, блокирующие вид, были окончательно снесены, открыв вид на фасад.
Стоит ли упоминать, что в годы Французской революции церковь разграбили, а опустошенное помещение превратили в Храм Разума и Молодости. Революционеры – сущие дети. В 1802 году здание вернули в лоно церкви. Лоно поерзало, но приняло на себя расходы по восстановлению. На этом можно было бы поставить точку в истории Сен-Жерве, если бы не печально известная «Парижская пушка». В 1918 году немцы настолько «удачно» выпустили из неё снаряд, что он угодил внутрь церкви во время богослужения в Страстную Пятницу. 91 погибший и 68 раненых – это максимальный разовый урон во время бомбардировки Парижа.
А сейчас Сен-Жерве вполне очухалась от былых потрясений (даже орган остался тот самый, из XVII века) и принадлежит ордену монастырских братьев в Иерусалиме. Да, этот орден не менее странный, чем здание Сен-Жерве, но о нем как-нибудь в другой раз.
Постепенно приближаясь к архитектурным красотам 4 округа, необходимо сделать паузу и вздохнуть хоть какой-то свежести. Да, на набережной Сены, возможно, не самый чистый воздух и не самый свежий ветерок, но по сравнению с улицами Парижа – рай.
Это известно не только местным жителям, но и наиболее подготовленным туристам без признаков Парижского синдрома. На набережной всегда людно и статично: компании, пары, одиночки – все стремятся приземлиться на берегу реки, откупорить бутылочку французского, преломить багет и предаться течению времени.
А тем, кто хочет посмотреть основные красоты 4 округа, сидеть некогда, надо двигаться дальше. Куда? А вот хотя бы к тому домику, что виднеется на правом берегу (для зрителя - на левом) Сены.
Кстати, фонари в Париже есть и симпатичные.
