КОРОЛЬ НА ГОРШКЕ И ВЕЧНЫЙ ЖИД
Это смешно, но от газовых фонарей Париж полностью избавился только в 1975 году. Зачем так долго надо было цепляться за неэффективные и опасные горелки? Да потому, что сохранение исторических «ценностей» здесь является чем-то сродни национальной идее или религии. Слишком много истории, слишком много объектов (больших и малых), которые надо охранять и поддерживать в нормальном состоянии, слишком много трат не столько на город, сколько на его историю. Для туристов это, наверное, хорошо, но из-за этого недостаточно средств на обычную городскую жизнь: на инфраструктуру, на коммунальные службы, на дороги, по которым без скрипа седла (от тряски) не проедешь, да на те же фонари, которых явно не хватает на многих темных улицах. И ведь лелеют свою историю парижане не ради туристов, на которых вообще обращают мало внимания, а ради какого-то странного квасного городского патриотизма. Так это кажется со стороны. Впрочем, не стоит возводить напраслину на фонари, они вполне привлекательны.
Да, конечно, спору нет, речь должна идти не о фонарях, а о том домике на правом берегу Сены из предыдущей главы. Начинаем с того, что заглянем в окна. Что видно? А видно в них только Париж и очередную историю.
В 1250 году на набережной Межисри в месте, которое было названо «Долиной Несчастий», был рожден предок муниципалитета: получившая юрисдикцию национальная корпорация «Торговцы водой». В начале XIV века контора переехала на улицу Суффло и спокойно обитала там до тех пор, пока Этьен Марсель в 1357 году не приобрел отель «Maison aux Pillers» на имя… муниципалитета. Трам-пам-пам, центр муниципальных учреждений Парижа получил имя и собственный дом. Больше никуда с этого места мэрия не двигалась на протяжении веков. Место козырное, знатное, в самом центре города, Марсель знал, что делал.
А кто он вообще такой этот Этьен Марсель? Купеческий прево Парижа и один из авторов Великого мартовского ордонанса – плана реформ государственного управления Франции. Удивительным образом занесло Этьена в XIV век. Что он там забыл? Решил, что можно взять и пользуясь временным безвластием (король Иоан II сидел в плену у англичан; дофин сбежал из Парижа, напуганный Марселем с одной стороны и Карлом Злым – с другой; Карл Злой, выбравшись из заточения, шатался по пригородам, пытаясь договориться с вертлявым дофином), ослабить королевскую власть, организовать нечто вроде парламента и вручить ему в управление экономику страны? Да, несколько месяцев бывший прево фактически единолично руководил Парижем, восседая в новом здании муниципалитета, но поддержка им Жакерии (крестьянское восстание против дворянства) оказалась фатальной ошибкой: 31 июля 1358 года люди дофина нашли прево, обходившего посты охраны, и стукнули изрядно топором прямо в череп. Мэрия не забыла своего верного родителя, Марсель и сегодня находится всё на том же месте – вот он лихо сидит на коне и в уме рассчитывает актуальный курс валют.
Этьен Марсель умер, но муниципалитет в отеле продолжил свое существование. К XVI веку домишко Этьена изрядно обветшал и начал проявлять склонность к разрушению, а сидевшие в нем чиновники, наоборот, всё крепли и множились. Не удивительно, что в 1529 году муниципалы выбрали самого чахлого и отправили к королю с прошением: «Мол иди, болезный, тебе всё равно терять нечего. Попроси у короля обновить дом хотя бы с торца, а то совсем завалился набок». Чахлый был слаб не только телом, но и на ухо (что, в общем-то, является профессиональным заболеванием среди всех чиновников), а поэтому ввалившись в залу королевскую, сходу просипел: «Король наш батюшка, не вели сгноить, вели…» Тут старец начал лихорадочно вспоминать поручение, глядя в пол и теребя вислые бакенбарды: «А, это… Вели заменить дом». «… Хотя бы на дворца», – неловко закончил посланец, удивляясь сам себе, что это у него такое с падежами неладное произошло. Время было уже позднее (не скор был шаг порученца), и наш (а точнее – мэрский) камикадзе не заметил, что король сидел на вазе, задрав до колен свою монаршую ночнушку. А вот Франциск I почувствовал в некоторой степени неудобство и, не имея возможности подойти и зарядить с ноги, закричал страже: «Эй, палкой огребите козла-то!» Но у стражи в этот момент назревала «рыба» и королевский крик никто не услышал. Зато услышал Чахлый и побежал в королевскую казну передавать слова государевы: «Не жалко, заберите златом!» Так и передал, добавив, что злато нужно «на дворца». Денег вполне хватило на то, чтобы выписать из Италии Архитектора-1529 Боккадора. Боккадор закатал рукава, но быстро понял, что денег слишком много, а проект – всего один, поэтому рукава раскатал, а закатывать начал юбки у своих секретарш и прочих помощниц. Через четыре (!!!) года проект дворца в стиле ренессанс был готов и 15 июля 1533 года тогдашний парижский прево Пьер Виль заложил первый камень. Боккадор уехал, а парижские купцы обнаружили, что королевских денег осталось только на этот самый первый камень и табличку «Здесь будет построен дворец мэрии».
Потребовалось четыре короля и 95 лет, чтобы в 1628 году закончить многострадальное строительство. Здание назвали, оставив у дворца гостиничный статус и увековечив имя прево, заложившего первый камень: Отель-де-Виль. Дружный отряд парижских чиновников продолжал расширяться, и несколько раз здание достраивалось, по возможности расширяясь. С 1837 по 1848 ратушу и вовсе перестроили (оставив в неприкосновенности ренессансный фасад), уничтожив три небольших улицы, два госпиталя, церковь и часовню. Но даже эта радикальная мера не сумела удовлетворить аппетиты мэрского аппарата. Не было бы счастья, да Революция помогла.
Как говорится, до основанья, а затем. Толпы бесчинствующих большевиков-коммунаров 24 мая 1871 года ворвались во дворец мэрии, устроили погром, но потом погрома им показалось мало, и они спалили к чертям собачьим этот центр разврата и бюрократии, спалив дотла не только один из самых красивых дворцов города, но вместе с ним архивы и библиотеку. Так была безвозвратно утеряна коллекция регистрации гражданского состояния от древних времен до 1860 года. А в чем же помощь? В 1874-1882 по планам архитекторов Теодора Баллу и Эдуарда Депертеса был построен новый дворец, значительно больше прежнего. Теперь Парижская мэрия (и прочие муниципальные радости вроде Парижского совета, залов для официальных приемов и т.п.) – это самое большое муниципальное здание в Европе. Когда они пошлют к президенту следующего просителя?
Площадь Грев, на которой стояло здание, 19 марта 1803 года была переименована в Площадь Отель-де-Виль, а в 1982 году парижские власти отдали её пешеходам. Фасад в стиле неоренессанса во многом был вдохновлен обликом сгоревшего здания. Центральный фронтон, занимающий три пролета, украшен часами. По краям циферблата установлены фигуры – о, боги! - Труда и Инструкции. Над часами большая сидящая фигура, символизирующая город Париж, увенчана фронтоном с гербом города, поддерживаемым двумя лежащими фигурами, аллегориями Благоразумия и Бдительности (маманя!). За часами стоит восьмиугольная колокольня, окаймленная четырьмя сидящими на корточках химерами и покрытая куполом с чешуей. Крыши фасада увенчаны рыцарями XV века. Хорошо, хоть, не людьми дофина из XIV века.
По соседству с ратушей расположился торговый центр со скромным и неожиданным названием: Базар-де-Отель-де-Виль. Кстати, вполне человеческий ТЦ, совсем не ровня напыщенному барскому убожеству ЦУМа и ГУМа – Базар открыт для людей. Здесь по человеческим ценам можно купить 1000 мелочей (т.е. любые товары для дома), одежду, обувь и много чего еще. Помимо магазинов в Базар-де-Отель-де-Виль есть замечательный ресторан на пятом этаже, где за приемлемую плату любой русский турист может нажраться до отвала: давно уже пора бы переименовать «шведский стол» в «русский».
Пора бы уже перемещаться через Сену, чтобы хоть глазком глянуть на самое красивое (или самое распиаренное?) здание Четвертого округа. Догадаться не сложно, но все равно по очередности первой идет река.
Кстати, а знаете ли вы, что в американском штате Миссиссиппи есть свой Париж? В нем, например, родилась известная (в США) художница Теора Хэмблетт. Впрочем, в Париже тоже есть своя «Миссиссиппи». Вот она: шлепает колесами по водам Сены и прекрасно себя чувствует без аллигаторов и беглых негров.
Итак, какое здание является главным не только для 4-го округа, но и для всего Парижа в целом? Не «Мулен Руж» ведь, право. Не Лувр. Эйфелева башня? Попытка неплоха, но это не здание. А если взять выше и замахнуться на главное здание не Парижа, а всей Франции? Дружно встаем и слушаем «Марсельезу», глядя на развевающийся триколор.
Да, это он, это он, подгорелый божий дом! Удивительно, каким образом именно этот собор стал архитектурным символом страны (если говорить только о зданиях)? Как всем известно, без рекламного агента здесь не обошлось. Если бы Гарри Поттер учился, допустим, не в Хогвартсе, а в Сакре-Кёр, то у Нотр-Дам-де-Пари появился бы серьезный конкурент. Но с чего бы это англичанке Роулинг рекламировать французские постройки? Поэтому до сих пор детище вдохновения Виктора Гюго («Одна из главных целей моих — вдохновить нацию любовью к нашей архитектуре») почти вне конкуренции. Спустя несколько лет после того, как книга талантливого пиарщика стала бестселлером, началась капитальная реставрация и реконструкция. Но если честно, то на пейзаж столицы собор оказывает влияние чуть больше нулевого.
Он гармонично вписывается в мозаику домов и почти незаметен на их фоне.
Самое эффектное в Нотрдамном величестве – то, что оно служит великолепным фоном: натуральная, почти природная сепия. На таком фоне любой фонарь становится весьма впечатляющей картинкой даже безо всякой обработки в редакторах (в чем можно убедиться прямо сейчас).
Какие впечатления оставляет сам собор? Очень много китайцев. И других туристов – тоже. Их настолько много, что стоило только сунуть нос внутрь, как голова пошла кругом и захотелось пить. Интересно, сколько голубей потеряли сознание, попытавшись подойти с площади перед собором непосредственно к дверям этого туристоугодного заведения? В лучах заходящего солнца Нотр-Дам-де-Пари выглядит нарядно, но так же недоделано, как и в полдень.
Самой эффектной частью собора являются (разумеется) химеры, облепившие стены здания. Но это же смешно: собор обязан ими всё тому же Виктору Гюго. Дело в том, что их не было, когда Гюго сочинял (насчет слова «сочинял»: следовало бы поставить знак сомнения, ибо сюжет был продиктован сказкой Шарля Перро, которая опубликована в XVIII веке) слезливую историю о Красавице и Чудовище, да, никаких химер на соборе не было! Да, их не было в средние века, не было в эпоху Ренессанса, не было до середины XIX века. Эти элементы были разработаны архитектором Эженом Виолье-ле-Дуком, который вдохновлялся (сюрприз!) карикатурами Оноре Домье из иллюстрированного издания «Собора Парижской Богоматери» 1844 года. Эжен, конечно, поставил на карту многое – в первую очередь свою репутацию. Он собрал команду из пятнадцати архитекторов и объяснил, что желает получить. И ставка сыграла, да еще как! А тем, кто умиляется милыми химерами («на лицо ужасные, добрые внутри»), не помешает знать, что в этих скульптурах были отражены вполне себе человеконенавистнические идеи XIX века: евгеника, гомофобия, физиогномика и теория вырождения – обезьяны и дикие люди, придурок-единорог, дегенеративные чудовища. Здесь же красуется и воплощение антисемитской пропаганды – миф о Вечном Жиде. Эта коллекция скульптур напрямую издевается над средневековыми традициями, утверждая новое и прогрессивное: XIX век еще не знал, как эти идеи можно применить на практике, ведь мальчик Ади еще даже не значился в проекте. Умильно ведь, правда?
Но фонари перед Нотр-Дам-де-Пари действительно красивы в лучах предвечернего солнца. А это значит, что в следующей главе ожидается закат.
