НА ПЛОЩАДИ СТАНИСЛАВА И ДАЛЬШЕ
У жителей Нанси есть характерная черта: они гордятся своей главной достопримечательностью – площадью Станислава. Аборигены между собой называют ее Плас-Стан, но «на экспорт» чаще всего именуют Золотой Площадью. Гордятся напоказ, с радостью и удовольствием. Местных на Плас-Станислас (наиболее часто используемое произношение) идентифицировать не очень трудно: если видишь персонажа, который крутит головой, озирая присутствующие толпы с превосходством и удовлетворением – это местный. Они, наверное, сюда и приходят-то с единственной целью, ожидая, когда к ним кто-нибудь обратится с вопросом или просьбой. И вот тогда наступает поистине коронный час нансийца. Начинается всё с театральной паузы, потом лицо вопрошаемого озаряется, он всем своим видом показывает, что это его собственная площадь, фонтан «Нептун» – лично его фонтан, а турист – его персональный гость. И только после всей этой пантомимы произносится ответ с обязательной ремаркой «вы только посмотрите на [называется какой-нибудь элемент площади], красота-то какая». Традиционное для европейцев «привыкание» к Объекту Номер Один у нансийцев почему-то не наступает. Не удивительно, что они считают Плас-Стан самой красивой площадью мира (хотя, есть не меньше пяти городов, жители которых готовы поспорить с этим утверждением: Модена, Брюссель, Исфахан, Москва и Сан-Кристован). И где-то их можно понять.
Станислав Лещинский вряд ли мог предположить, что площадь, построенная им в честь своего зятя Людовика XV, впоследствии станет называться его именем, что вместо памятника Людовику посреди площади будет возвышаться его собственная фигура, отлитая в бронзе, а в довершение всего еще и какая-то Юнеска возьмет эту площадь под свою защиту. Вряд ли он думал так далеко, ему хотелось сделать хорошо и красиво здесь и сейчас. Как уже упоминалось в одной из предыдущих глав, объектом культурного наследия считается комплекс из трех смежных площадей: Плас-Станислас, Плас-де-ла-Карьер и Плас-д’Альянс. Но центральное место в комплексе (не только по расположению) занимает именно Площадь Станислава.
Стас был не только королем Польши, но еще и натурой тонкой, высокоорганизованной и прогрессивной. Именно он распространил по Франции барокко, сначала внедрив моду на него в Нанси и вызвав жгучую зависть столичной элитки. К закладке площади бывший монарх подошел основательно, поручив проект главному архитектору герцогства Эммануэлю Эре де Корни. Проект учитывал особенности местности и имеющихся на тот момент зданий. В результате получилась площадь, не имеющая аналогов во всем мире по своей рациональности и симметричности. Не сказать, чтобы площадь поражала воображение размерами (125 метров на 106), но она настолько тщательно продумана, что в ансамбле играют важную роль даже специально организованные… пустые пространства. По четырем углам площади расположены ворота, украшенные позолоченным (!) бронзовым литьем работы Жана Лямура, еще двое ворот – западные и восточные – расположены по центру. Северная пара ворот не имеет центральных проходов (ворота на замке!), занятых фонтанами Нептуна и верной супруги его Амфитриты (скульптор Бартоломью Гюбаль). Частью проекта стало даже покрытие площади, сделанное из светлого камня и перечеркнутое из угла в угол двумя темными диагоналями. И все это великолепие, окаймленное зданиями, соединившими в себе классицизм и барокко с элементами рококо, было создано в рекордно короткие сроки: с марта 1752 по ноябрь 1755. Короче говоря, площадь во всех смыслах уникальная и достойная гордости горожан, тут спорить не о чем.
Здесь регулярно проводятся массовые мероприятия и концерты. Но если с официальными мероприятиями не задалось, то без культурной программы вы на Плас-Станислас все равно не останетесь. Конкуренция у массовиков-затейников достаточно жесткая, но благородная: послушать конкурента – не проявить слабость позиций, а пополнить собственный багаж.
Отдельным номером аттракциона под названием «Плас-Станислас» являются, конечно же, фонари, созданные все тем же Жаном Лямуром.
А вот чем нансийцы не гордятся, так это недавним прошлым площади. В 1958 году они не додумались ни до чего более умного, как устроить здесь… парковку. Разумеется, историческое покрытие площади было уничтожено и заменено на ровный асфальт, дабы не нервировать легко ранимых автомобилистов. Хорошо, что в Москве рядом с Красной находится Кремль и все его обитатели, а то не бывать бы там брусчатке (Плитка – наше всё! Если, конечно, жена следующего мэра не будет владеть асфальтовым заводом.). Парковка прекрасно существовала четверть века, прокоптив за это время и фонари, и здания, и самого Станислава, но в 1983 году благословенная ЮНЕСКО внесла площадь в свои списки. В 2005 году покрытие и все остальное восстановили (общая стоимость реставрационных работ – 9 млн евро), площадь стала пешеходной, а парковка категорически запрещена. Запрещена для всех автомобилей без исключения, какими бы дорогими они не были. Даже если это обновленный Ламборгини Галлардо за полторы сотни штук евро. Вот и приходится толстосумам бросать автомобили без присмотра за пределами площади.
С севера к Плас-Станислас примыкает похожая на коридор Плас-де-ла-Карьер, тоже не оставшаяся без ворот Лямура. Эта длинная кишка старше площади Станислава на пару веков, менее притязательна, в ее зданиях видна прагматичная аскеза, разве только вот упирается площадь своим северным концом во дворец правительства, где по задумке лет двести назад должен был быть устроен второй Лувр, но как часто бывает с грандиозными замыслами, что-то пошло не так. Не хочется нездоровых ассоциаций, но площади вполне подошло бы название Зеленая Миля.
Чего-то не хватает, правда? Ни слова до сих пор не было сказано про соединительный элемент между двумя площадями. Что же, стоит, наверное, пройти до конца Плас-де-ла-Карьер и резко развернуться. Примерно так:
Да, вы все правильно разглядели: это Триумфальная арка. Её автор – все тот же Эммануэль Эре де Корни. Будучи уроженцем Нанси, а также человеком амбициозным, но патриотичным, Эре не стал требовать отдельного контракта и заоблачных премиальных, но жестко поставил условие, что площадь будет украшена аркой его собственного исполнения. Эммануэль не скрывал, что желает построить ворота по образу и подобию знаменитой римской арки Септимия Севера, сохранившейся и по сию пору. Только легче и изящнее. Эму казалось, что именно Триумфальная арка, благодаря победоносной ауре, поможет скульптору шагнуть в вечность. Время – великий шутник, оно даже заблуждение может превратить в теорему с доказательством: иначе как Аркой Эре в Лотарингии Триумфальную арку не величают.
Очень сложно, стоя на Плас-де-ла-Карьер, не поддаться искушению найти такую точку, с которой крыша ратуши (представляющую собой южную сторону Плас-Станислас) сливалась бы с верхней линией арки. Поддавайтесь смело – зрелище забавное: площадь как бы схлопывается.
Жаль, что представители ЮНЕСКО не потрудились сделать сто шагов в сторону от дворца правительства, потому что в таком случае на одну церковь во всемирном историческом наследии было бы больше. Да, базилика Святого Апра не самая высокая – всего-то 87 метров. Да, она и не самая старая – была полностью реконструирована в XIX веке. Кстати, процессом реконструкции от начала до конца занимался… Проспер Мериме. Казалось бы, какие ветры занесли заштатного писаку, автора попсовой истории о цыганке Кармен (вот где цыганщина!), в архитектурные угодья? Все оказалось очень просто: Мериме был в то время председателем комиссии по историческим памятникам. Так вот, пусть не самая старая и не самая высокая, но базилика Святого Апра удивительно изящная и очаровательная. Она по-настоящему красива, как бывают красивы хрупкие и миниатюрные женщины с точеной фигуркой и нежным личиком. Все-таки, что ни говорите, а неоготика порой не уступает по красоте классическим готическим соборам.
Можно сказать больше: из-за своей атмосферности и внешней легкости базилика кажется даже меньше, чем есть на самом деле. А многочисленные детали прилегающей территории только усиливают это впечатление. Говорят, что внутри церковь богато декорирована, вплоть до роскошества. А еще говорят, что там стоит орган, который получил золотую медаль на Всемирной парижской выставке 1867 года. На нем в обязательном порядке должен сыграть каждый парижский органист, если хочет считаться достойным мастером. К сожалению, церковь рано закрывается, поэтому при случае не тяните с посещением. Но вот фонари можно смотреть в любое время суток. И совершенно бесплатно.
Над средокрестием установлена кружевная башенка, по цвету почти сливающаяся с небом,
а единственный шпиль базилики увенчан не только крестом, но и охапкой каких-то ночных светильников. Мило смотрится, по-домашнему.
Перед базиликой на постаментах установлены четыре хищные птицы, держащие в клювах какие-то ленты, подозрительно похожие на ленты шаферов. Ни к кому на свадьбу такие «голуби» не прилетали, случайно? К сожалению, более точных сведений о них раздобыть не удалось.
Не удалось раздобыть информацию и об этом юном рыцаре торжественного образа, но согласитесь, что не он является на фотографии главным героем.
Детали базилики настолько близки к оригинальным сюжетам, что сам Эжен Виолле-ле-Дюк, главный готичный специалист того времени, расщедрился на похвалу и потом долго не мог уняться, прославляя готическую стилизацию Святого Апра. Да взять хотя бы гаргулий – не отличишь от аутентичных тварей.
Отдыхать рядом с базиликой – милое дело (есть подозрение, что еще и святое), тем более, что здесь же имеется очень симпатичная кафешка с человеческими ценами, в которой можно утрамбовать легкий ужин до масштабов двадцати евро, а часы над порталом не дадут засидеться допоздна (они правильно ходят!). Хорошая церквушка, из тех, которые было бы обидно пропустить.
Вот, кстати, Святой Апр – это хороший пример еще одной черты нансийца в частности и жителя Лотарингии в целом. Что-то не довелось мне встретить человека, который бы гордился этой базиликой. Общение с местным населением приводит к мысли, что Лотарингия – место полное комплексов и неуверенности. Исторические вибрации накладываются на ментальность живущих в этой местности людей и нате, пожалуйста, получите-с. Все время кажется, что лотаринжцы больше хотят показаться хорошими, чем являются ими, просто-таки из кожи лезут угодить, источая волны неуверенности. Создается впечатление, что нансийцы больше хотят гордиться Площадью Станислава, чем гордятся ей. И вообще больше хотят быть, чем являются. На фоне колоритных соседей по Франции современная Лотарингия выглядит достаточно невзрачно. А ведь на самом деле-то все у них есть, надо только расслабиться и принять имеющееся в истинном виде и с истинной ценностью.
Тот же средневековый район, что находится за Плас-Станислас, немногим хуже исторических районов эльзасских городов – только чуть подкрасить, подчистить, подрумянить.
Гулять по нему – одно удовольствие. Фонарики в нем – удовольствие второе.
Красот и редкостей в старой части накопилось достаточно для того, чтобы провести вторую половину дня, не выстраивая ближних планов, а отдавшись на волю случая и куда глядящих глаз.
Именно здесь, на Гранд Рю, меня прихватил за локоть мужчина в самом расцвете сил и давно миновавшего эту стадию возраста. Он казался слегка возбужденным, но трезвым и с нормативного размера зрачками. Седая бородка клинышком намекала на слово «доктор», а слегка всклокоченная шевелюра и бант на шее уверяли, что ближе к истине слово «художник».
– Вы ведь турист и увлекаетесь фотографией?
Мне оставалось только утвердительно кивнуть головой.
– Пойдемте со мной, – страстно затараторил странный человек, внезапно перейдя на французский. – Шерше ля пурше де вьи курше тулуз, мюлуз си карапуз.
– Простите, но я ангажирован на сегодняшний вечер, – с наглой миной сожаления искренне соврал я.
У доктора-художника в голове что-то щелкнуло и он вернулся к языку межчеловеческого общения.
– Вам обязательно надо это увидеть, если вы настоящий фотограф!
– Да какой я фотограф? Так, любитель. У меня и камера-то самая дешевая из имеющихся, а штатив – вообще китайский, да к тому же не с собой.
Лицо собеседника менялось на глазах. Маниакальная одержимость поэта (я успел упомянуть, что он был похож на поэта?) быстро оборачивалась предсмертной маской отчаяния. Нет, вот только несчастных случаев на производстве мне не хватало; поди потом доказывай, что не бил я его в лицо объективом. И в эту самую секунду я первый раз подумал ту самую мысль, которую уже высказал выше по поводу жителей Лотарингии. Этому пекарю (а он все-таки был похож на пекаря) с нечеловеческой силой хотелось быть гостеприимным вместо того, чтобы просто им быть.
– А далеко идти-то?
Скрипач аж запрыгал на месте от радости и нетерпения (скрипки у него не было, но по виду – вылитый скрипач).
– Нет, нет, совсем рядом, – и снова перешел на свою французскую тарабарщину с грассирующими раскатами «р».
Этот неудавшийся пожарник (только без каски) затянул меня в ближайший переулок – улица Сен-Мишель – и торжествующе простер указательный перст, став похожим на запасного актера в отставке. Я обернулся. Что же, друзья, вот вам снимок, фактически сделанный местным жителем, потому что он не успокоился до тех пор, пока я не выставил кадр именно так, как ему хотелось. Есть у меня подозрение, что он недавно записался в фотокружок местного Дома Пионеров.
Впрочем, мы мило пообщались еще несколько минут. Оказалось, что этого скаута зовут Мишелем и он с детства выучил каждый камушек улочки, названной в честь его святого тезки. Мишель приглашал меня в гости, даже записал на какой-то бумажке свой адрес (который я благоразумно посеял). К моему ужасу его поэтическая одержимость начала возвращаться, и я даже не успел спросить, кем он работает на самом деле. До Порт-де-ла-Крафф Мишель меня уже не провожал, хотя, как туда идти, показал.
