КРАСНАЯ КАПУСТА ЭЛЬЗАСА, ИЛИ БЕЛОЕ СОЛНЦЕ СТРАСБУРГА
Добрый день, веселая минутка. Здравствуйте, дорогая моему сердцу, Катерина Матвеевна!
С тех пор, как таможня дала мне, наконец-то, «добро» на Шенген, не имел возможности писать вам: в кафедральном соборе тьма-тьмущая, а свечки зажигать не дают. Однако ничего этого более не предвидится, а потому спешу сообщить вам, что я жив-здоров, чего и вам желаю.
Тележки здесь в Страсбурге аккуратные, красивые, на пролетарские совсем не похожи, но и не слишком дорогие. Разве что подчас «Камаро» проедет. Вот смотрю я на это авто, а сам вас в нем представляю, любезная моему сердцу Катерина Матвеевна. Сидите вы в мягком кожаном кресле справа от меня и ручкой своей белой и натруженной в окошко сигаретку трусите…
А еще скажу вам, драгоценная Катерина Матвеевна, что тесно здесь, не в пример Средней Азии. Смотрю на стены с окнами да крыши черепичные, и дыхание у меня в груди сдавливает, будто из пушки кто в упор саданул. Никакого простора даже на площади, а тут еще шпиль этот изо всех углов торчит, словно за тобой следит и на прицеле держит. Никакого стекла и железобетона – черепица одна да фахверки.
В переулки и вовсе заходить страшно: словно в темные времена средневековья на тачанке въезжаешь. Никаких революционных преобразований, никаких транспарантов красных, никаких трудящихся – только фонари, ставни и пережитки старины.
Еще хочу сообщить вам, что дислокация протекает гладко в доме у одного патриция.
Душа моя рвётся к вам, ненаглядная Катерина Матвеевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка. Полагаю, не более чем на сутки. Дом патриция расположен на широком проспекте, залитом солнцем, а проспект взбирается в гору. Так что теперь ноги несут меня по горячим камням в противоположную сторону, но это не должно смущать вас, драгоценная Катерина Матвеевна, потому как дислоцируюсь я на острове, и дальше его берегов ноги меня не унесут.
Поселился я здесь в обстановке интернациональной общности и согласия. Принял меня патриций душевно, можно сказать – с огоньком. А пока ждал его на ресепшне, просвещался культурно, рассматривая картину. Собор со своим шпилем, мало он на улице преследовал, и здесь меня нашел. Да и кривовато нарисовано, если по правде. Но ничего плохого про картину я, конечно, хозяину не сказал, потому что долг революционный обязывает проявлять дружбу и выражать поддержку.
Комната мне досталась просторная, с половиной удобств (та половина, которая выше пояса), со столом барским, а кресло патриций самолично из своей опочивальни принес. Так что ни в чем у меня теперь нужды нет, и всё это за 38 евро (т.е. около 1800 красноармейских рублей).
Дислоцируюсь я на третьем этаже, а с такой высоты из окна только небо и видно, разве что где-то внизу крыши маячат. Так что напоминаю: рвется при взгляде в окно моя душа к вам, как журавль в небо, незабвенная Катерина Матвеевна.
Но не очень сильно рвется, потому как стоит только через подоконник перегнуться, а там внизу – плитка двора и ступеньки. В общем, костей не соберешь, а помирать в таком симпатичном дворике обидно.
Посему спустился я своими ногами по лестнице и покатился переулками под гору. Иду теперь по асфальту гладкому, жив и здоров, и ни о чем не вздыхаю, кроме как об вас, единственная Катерина Матвеевна. Так что вам зазря убиваться не советую. Напрасное это занятие…
Дома здесь чудные надо сказать. Окна у них могут быть и с одной рамой, и с тремя, со ставнями или без оных, один этаж на другой не ровняется. Словно бы каждый квартирант сам свою часть дома строил. Не по-нашему это как-то.
А речка (Илль называется) – самая обычная, только мосты через нее низенькие, а поэтому кораблики уж больно смешные здесь плавают: на плоскодонку похожие, но побольше и с крышей из стекла.
Трамвайные экипажи и того заковыристее – совсем ни на что человеческое не похожи, а носятся, как буря в пустыне, только и успевай уворачиваться.
А ещё хочу приписать для вас, Катерина Матвеевна, что иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берёт. Думаешь, как-то вы там сейчас? Какие нынче заботы? С покосом управились, или как? Должно быть, травы в этом году богатые. Здесь, на земле Эльзасской, травы нынче густо заколосились, только и коси, а некому. Проходят все мимо и никакого внимания не обращают.
И грибов тоже знатно выдалось. Тоже хоть косой коси, ан нет – изредка кто и протянет руку, чтобы грибок взять, а то всё больше мимо идут и даже носом на грибные поляны не ведут.
Обратно пишу я вам, любезная Катерина Матвеевна, поскольку выдалась свободная минутка, и разнежился я на горячем солнышке, будто наш кот Васька на завалинке. Спокойно здесь у реки и благостно, словно бы и нет никаких войн и революций в мире.
А потому выбрал я ресторацию, что на открытке с левого края видна, разместился на веранде с перилами и решил отведать местной кухни эльзасской, да напитков сладких. Сижу я сейчас на стуле возле самого синего Илля, ни в чём беспокойства не испытываю. Солнышко здесь такое, аж в глазах бело.
Хорошо здесь сидеть, головой крутить и местные кушанья потреблять. Готовят эльзасцы вроде как вы, распрекрасная Катерина Матвеевна, только тарелки у них величиной с крышку от колодца. И лежит на такой тарелке гора двуглавая. Одна вершина – это картошка жареная, а вторая – мясо копченое и прессованное, на тонюсенькие пластины порезанное. И ставят к этому рядом еще четыре тарелки, как для супа, только не суп в них. В первой тарелке – соус особый сметанный, густой, остренький и вкусный. Во второй – лучок порезан тоненькими колечками. В третьей – травка местная, мелко порубленная. В четвертой – сыр натертый. А сбоку еще одну тарелку подвинули – с капустой местной. Почти как ваша, на славу капустка – квашеная, свеклой подкрашена, хрустит-похрустывает, с кислинкой и со сладостью одновременно. И вот берешь вилочкой, наматываешь на картофелинку жареную листик мясной – бережно наматываешь, как младенца в пеленки кутаешь. Затем горсточку лука поверх надеваешь аккуратно. Потом накалываешь на вилку эту картошечку в мясце копчено-прессованном и окунаешь с головой в соус сметанный. Потом нежно прислоняешь к зелени нарубленной, чтобы вся конструкция на вилке стала пестрой, бело-зеленой. Наконец доходит очередь до последней тарелочки с сыром, в котором надо вывалять картошечку с головы до пят, пока она вся шубой сырной не покроется. И только после всего этого вилку в рот отправить следует. И пока все это тщательно пережевывается, срочно надо подхватить освободившейся вилкой копеночку капусты свекольного цвета и докинуть в топку кулинарного наслаждения. Вот такая у них еда простая и непритязательная. И стоит эта нехитрая трапеза 21.50 в евро (то есть в рубликах кушанье обошлось мне примерно в одну тысячу и еще сорок рублей сверху), что по буржуйским меркам вполне гуманно и дружественно.
Верьте, не верьте, раздоверчивая Катерина Матвеевна, а собор меня и здесь нашел и смотрит настырно через крышу прямо мне в тарелку. Поэтому пришлось нейтрализовать эффект чужого присутствия местным напитком – арманьяком (качество у него ВСОП, говорят – это, как я понимаю, Высший Сорт Общественного Питания). Цена у него смешная, если откровенно – 5.60 евро за кружку (около 270 рублей, вот только не доливают, ироды, до краев). Ничего так напиток, что-то среднее между нашими квасом и морсом. Уже не дождусь, когда вернуться смогу и хлебнуть кваску из ваших крепких рук. Ну, да недолго разлуке нашей тянуться. Ещё маленько подсоблю группе товарищей, кое-какие делишки улажу и к вам подамся, бесценная Катерина Матвеевна. Простите великодушно, небольшая заминка – разморило меня от местного морса что-то. Докончу в следующий раз.
Группы товарищей, надо признаться, о моем существовании не подозревали и проходили мимо меня по другому берегу Илля за какой-то собственной надобностью. Перебирались они либо парами…
А пары здесь очень часто встречаются интернациональные, если мы о местных товарищах говорим. Чувствую, что готовы они уже к революции: другой цвет кожи не влияет на социальную сознательность, и это не может не радовать.
… либо поодиночке. Но это уже иноземные специалисты. Они тут с особыми инструментами ходят, останавливаются на одном и том же месте, какие-то замеры, наверное, делают.
У женщин инструменты поменьше,
у мужчин – побольше. Ну, китайцы, что с них взять.
Потянуло меня после арманьяка этого на откровенность что-то. Хорошо здесь так, что и представить сложно. Боюсь, что останусь здесь навсегда. И ежели вовсе не судьба нам свидеться, Катерина Матвеевна, то знайте, что был я и есть до последнего вздоха преданный единственно вам одной.
И поскольку может статься, средь крыш этих красивых осяду навечно, с непривычки вроде бы даже грустно. А может, от того это, что встречались мне люди в последнее время всё больше душевные, можно сказать, деликатные.
Тому остаюсь свидетелем, боец за счастье трудового народа всей земли, Эльзасского интернационального революционного пролетарского полка имени товарища Иоганна Гутенберга, красноармеец Сухов Фёдор Иванович.
