КОЛОНИАЛЬНЫЙ ТЕАТР ТЕНЕЙ
Кёльн – город древний. Это правда, среди крупных городов (а Кёльн еще и крупный город – четвертый по величине в Германии) он самый древний. Но одновременно с этим он не выглядит древним. По большому счету Кёльн долгое послевоенное время носился со своим собором, как с писаной торбой, кладя с прибором на привлекательность собственно городского облика. Да-да, тут начинается грустная история о том, как он был вынужден пройти через 262 воздушных налета во время Второй мировой, как снесли 70% процентов города (а в центральной исторической части уничтожено и вовсе 90 процентов архитектурного фонда), как необходимо было заселять обезлюдившие руины (из 750 тысяч жителей в 1939 году к апрелю 1945-го осталось только 40 тысяч), как надо было в кратчайшие сроки обеспечить возвращающихся беженцев жильем (к декабрю 1945-го население Кёльна уже насчитывало 450 тысяч), всё это так. Но…
Есть пример Варшавы, которая была отстроена с нуля по чертежам и фотографиям с тем же тщанием, с которым восстанавливал фигуру в городках Бегемот из «Ну, погоди!». И вот вам пожалуйте: новый старый облик не только весьма приятен для туристов, но даже внесен в список Всемирного наследия. Молодцы варшавцы!
Или взять Роттердам, который пострадал не сильно меньше Кёльна и Варшавы. Там пошли другим путем, и коли уж старый облик свезло при столкновении с машиной войны, то вот вам новый – стильный, модный, современный. И город, получив негласный титул «Живого музея современной архитектуры», весьма приятен для туристов.
А что Кёльн? Как застроилось, так уж и застроилось. Никакой единой программы восстановления или развития не случилось, а потому и лик города настолько заурядный, что хоть в спецслужбы на работу устраивайся. Кабы не мост и собор, славился бы Кёльн своими утилитарными достижениями и не выпендривался.
Да, разумеется, сейчас кёльнские патриоты готовы наперебой доказывать красоту и неповторимость любимого города, но это ж у любого захолустья найдется свой Есенин, обнимающий берьоску. И речь совсем не о том, что он некрасивый или скучный настолько, что пойти некуда. Красивый, нескучный, но заурядный, как его история. А всё почему? Потому что «как вы лодку назовете…».
Зачем?! Ну, зачем уважаемые сенаторы пошли на поводу у женщины и дали городу её имя? Это сейчас женщины умные, сообразительные и с чувством меры, а что представляли собой аристократки Древнего Рима? То-то и оно. В общем, дело было так.
В те далекие и добрые времена, когда никто не подозревал, что через несколько десятилетий родится виновник самого массового мракобесия в истории человечества, а если точнее, то в первом веке до рождества сына плотника, жили-были на левом берегу Рейна славные эбуроны из племени эбуронов. Никому ничего плохого они не делали, разве только полномочному представителю из соседнего племени голову камнем проломят или разорвут на составляющие компоненты забредшего чужака, а в остальном – милейшие люди. Но пришел в их земли правопорядок в лице Юлия Цезаря с воинством и размазал эбуронам их коллективную племенную печень об асфальтус. Размазал легко, даже где-то походя, и, возвратясь в родной Рим, бросил Юлий через плечо будущему полководцу 10-летнему Агриппу (полное имя: Марк Випсаний Агриппа) краткую реплику (не в смысле китайскую копию карлика, а в смысле – хваткую фразочку): «Пришёл, увидел, замочил, а теперь ты, малец, попробуй организовать там какое-нибудь бордельеро». Произошли эти не совсем справедливые по отношению к эбуронам события в 53 году до н.э.
Агрипп был парень не промах, но отпускать его для постройки борделя куда-то в глушь, в деревню к тётке родители не собирались. Пацан спокойно рос со шпагой в руке и у родителей за пазухой, а по достижении половой зрелости с доброго напутствия императора был отправлен на учебу в Аполлонию вместе с Октавианом Августом, который научил Агриппа пить, курить и… нет, этому Агриппа учил не Октавиан. Учились заграницей дружбаны вплоть до 44 года, когда весь Рим содрогнулся еще от одной краткой реплики императора: «И ты, Брут?!» Решив, что в столь драматические времена лучше держать нос по ветру, корефаны рванули в Рим, где развернули деятельность по реализации операции «Преемник». Укрепляя свои позиции, Октавиан не только выступал с прямыми линиями в Сенате и травил оппонентов, он еще много времени проводил в библиотеке, изучая труды великого Цезаря. И вот среди этих дневников будущий император наткнулся на описание событий, которые могли помочь поднять не очень твердый рейтинг политика. Октавиан немедленно написал статью «Об историческом единстве римских и эбуронов» и вызвонил к себе закадычного кореша: «Так что там тебе Цезарь поручил?» Ни в какие рейнские леса Агриппу ехать не хотелось, поэтому он изо всех сил прокрастинировал поручение: то сделает вид, что мышцы свело от усталости, то подошвы сандалий вычищать примется, то голову врага начинает перекладывать с места на место, в общем, использовал полный арсенал маленьких военных хитростей.
Вскоре стало понятно, что Окти точно станет со временем императором и уж тогда наверняка спросит: «Ну что, брат Агри, как помог ты обустроиться эбуронам?» Да, понятно, что никаких эбуронов уже и в помине не было, но кто такой Агрипп, чтобы говорить об этом и переписывать историю? Тянуть дальше стало опасно, и полководец использовал прием, который будут повторять на протяжении всей истории человечества: он нашел на правом берегу племя вырожденцев – кучку убогих местных, которых называли убии, – и (памятуя об уроках Цезаря) бросил краткую реплику: «Левый берег – наш!» Местные обрадовались и в патриотическом раже переплыли на левый берег, где их встретили вежливые легионеры. Убии чистили легионерам сапоги и выполняли еще несколько очень важных видов работ, но политика борьбы с нищетой привела к тому, что в один неприметный серый день все убии исчезли, оставив после себя только географическое наименование. Так в 38 году до н.э. на берегу Рейна возникло укрепленное поселение (одним словом – оппидум) Убиор.
В 15 году н.э. в поселении родилась ничем не выдающаяся по параметрам девочка, которую окрестили Юлия. Единственное, что отличало этот неугасимый генератор скриминга, от остальных пупсов – она была внучкой полководца Агриппа и сестрой Калигулы. Второе (и главное) имя появилось автоматически: Агриппина. А если сюда добавить, что Юле удалось стать женой императора Клавдия, то никто не удивился, когда римская матрона в 50-м году потребовала у сенаторов для своей родной деревушки статуса колонии. И нового наименования. Сенаторы едва не передавили друг друга, восторгаясь правильной, своевременной и крайне необходимой мерой, разве только лидер фракции «Лимон» пробубнил себе под нос что-то дерзко-невразумительное вроде «мы-вне-политики». За названием колонии далеко ходить не пришлось, ибо вот же их портреты – в каждом кабинете. Название получилось красивое и ни о каких эбуронах или убиях не напоминало: Колония Клавдия И Алтарь Агриппины. Со временем эту красоту сократили до Колония Агриппины, а потом неблагодарные потомки вычеркнули Юлю из названия города, оставив просто Колония – Cologne (лат. - Colonia).
Такая вот скучная история.
Даже не знаю, по какой причине мы сюда приехали (вру, конечно, знаю – Собор), но утилитарная часть посещения оказалась вполне привлекательна. Сами посудите: двухместный номер с завтраком в отеле, который находится в трех минутах ходьбы (буквально) от вокзала и в двух минутах ходьбы от Собора обошелся нам за ночь всего в 74.8 евро (ещё раз повторю: на двоих).
Что представляет собой Кёльнский собор снаружи – это хорошо известно всем, а вот внутри бывал не каждый. Первое впечатление: какой же он большой! И тёмный. Разве тут можно что-то разглядеть? Учитывая, что кафедральный собор Св. Петра и богоматери выполняет роль провозвестника христианского вероучения, сразу со входа начинаешь понимать суть его религиозно-философского значения: блуждающие во мраке. Впрочем, центральный продольный неф освещен вполне сносно, здесь можно даже не спотыкаться, спеша рассмотреть все те элементы убранства, о которых ходят легенды.
Зная историю собора, возникает вопрос, откуда взяться в нем ценностям и редкостям? Оттуда же, откуда и в ХХС набили всякого редкоземельного религиозного барахла: из запасников Церкви и за счет мелкого грабежа других храмов. Всё дело в статусе. Что-то имеет цену историческую, что-то – художественную, что-то – религиозную, но всё имеет статус принадлежности к Высшей Христианской Лиге. Даже артефакты, которые появились естественным образом, имеют ценность априори. Скажем, Крестный путь Иисуса Христа (все 14 стояний) забабахал по заказу церкви член великой династии церковных мастеров Фридрих Менгельберг (художники, композиторы, скульпторы – Менгельберги расползлись по всем творческим уголкам Германии и Нидерландов). Последнее стояние «Похороны Христа» смотрится вполне готично, здесь даже уместно остановиться и вспомнить всё, что связано со стилем noir.
А вот предыдущее стояние «Снятие с креста» получилось не совсем удачным (на то оно и 13-е), оно словно распадается на отдельные фрагменты. Скажем, Мария Магдалина смотрит на руку убиенного и думает: «Интересно, кто снял с его руки подаренный мною перстень? Уж не тот ли прохиндей, который лез к Иешуа со своей помощью, мол, позволь крестик подержать? Надо бы его навестить». В это время безутешная мать размышляет об имидже: «Говорила же: сбрей перед экзекуцией бороду, она тебя старит». Иосиф же не думает ни о чем, просто ждет, когда можно будет рвануть домой к интернету: он удачно урвал четыре сувенира: терновый венец (1 шт.) и то ли гвозди, то ли железнодорожные стрелки-указатели в количестве трех штук. Уже на следующий день феньки были выгодно проданы на e-bay. Говорят, что один гвоздь до сих пор перепродается (в последний раз его видели на Али), а еще один добрел до поселка Чепец Пермского края и был украден с Железнодорожной улицы американским дипломатом. Что же до Никодима, то он вообще отвлекся от скорбной процедуры и на его лице помимо тени только один вопрос: «Какой мудак повесил сюда этот металлический стержень, портящий всю композицию?!»
В соборе пять продольных нефов и именно это делает его темным. Средние продольные нефы представляют собой Сумеречную зону в связи с тем, что верхний ряд окон расположен крайних нефов выше арок и не освещает эти срединные коридоры Собора. Казалось бы, при чем тут освещение каких-то там нефов?
А при том, что всё, расположенное в этом пространстве сглаживается, ретушируется тенями и за счет этого кажется более эффектным, тайным, мистическим. Есть и еще один плюс.
Из этого затененного пространства лучше рассматривать витражи: работаем на контрасте. А витражи, конечно, собраны весьма впечатляющие и их там реально много. Для любителей смотреть диафильмы – сущий пир взора: можно переходить от окна к окну и часами рассматривать сюжеты-портреты-силуэты. Для остальных в качестве примера подойдет любой из витражей. Скажем, окошко, подаренное в 1507 году Кёльнским городским советом, ничуть не хуже остальных, а в каком-то смысле даже лучше, потому что не только рассказывает о похождениях сына девушки и птицы (в правой верхней четверти Иисус как раз в обществе своих родителей; кажется, мама уронила его на пол…), но и показывает нам городских героев: четыре Святых-покровителя (с английским флагом – это Георгий), а под ними справа один из первых героев Кёльна – Марсилий, нам не особенно интересный, зато слева – Агрипп собственной персоной (правда, лик его изображен весьма условно)!
Если уж совсем честно, то в Соборе хватает вполне неплохо освещенных зон, а есть и совсем мрачняк. И вся эта световая лоскутность организована не просто так, не случайно, а в соответствии с практическими интересами. Скажем, зона для повседневной рядовой службы находится на свету. Но мы же помним, что это не протестантская, а католическая церковь, потому здесь с этим делом всё строго и «леваки» в этот сектор поперечного нефа не допускаются, поэтому наблюдать за сим священнодействием (кстати, неплохой голос у батюшки, мог бы в КОРОЛЬ И ШУТ петь) туристы и празднопришлые могут только из сумрачных тенет.
Собственно, именно это туристы и делают, да на таких серьёзных щах, что становится непонятно, где тут прихожане, а где – прохожие. Хочется даже подойти к дамочке и успокоить: «Не переживайте вы так, всё с ними будет хорошо. Возможно».
Хуже всего в этом Театре Теней приходится детям, потому что надо «вести себя тихо и не бегать». Это детям-то! Правда, находчивые папы способны найти развлечение для детей даже в таком скучном месте: прекрасный аттракцион «зажги свечу» на какое-то время успокоит самого непоседливого современного ребенка (но так было не всегда, советский ребенок наверняка зашвырнул бы в угол дымовуху).
Сами же взрослые развлекаются везде одинаково: фиксируя свой образ на фоне знаковых мест, сооружений, произведений искусства. Для этого, само собой, выбираются места посветлее и поприкольнее.
На фоне реликвий сниматься не очень удобно, поэтому фотографируются для сюжетов типа «Я и Христос» или «Мы с Иисусом в Кёльнском соборе» не слишком часто, что облегчает съемку достопримечательностей, свезенных в кафедральный собор. Кстати, за фотографию тут никто благословения батюшки (что обойдется посетителю московской церкви в 500 рублей) не требует и возле свечек кассир (в виде почерневшей лицом тётки в платочке) не стоит – хочешь, бери свечку и кидай евро, а не хочешь, не кидай, это уж как твои совесть и черная душа позволят. Не всё так идиллически, конечно, установлены здесь и свои рекламные арт-объекты в виде святых, которые всем видом намекают, мол, отсыпь децл банкнот, вот столечко, не жиль денежку, много не попросим.
Итак, основные достопримечательности. Начать, пожалуй, следует из-под ног. В прямом смысле. Не настолько в прямом, конечно, чтобы рассматривать ковровую дорожку (ценность она представляет лишь в хозяйственном магазине).
Рассмотрим непосредственно пол. Пол в центральном нефе выложен мозаикой весьма и весьма презентабельного вида, но этого мало. Начать с пола следует хотя бы по той простой причине, что это самое крупное произведение искусства в соборе. Понятное дело, что в новеньком (и еще не достроенном) кафедральном соборе пол должен был быть самым прекрасным, удивительным и замечательным среди всех церквей Неметчины и дальних земель. Это стало понятно еще в 1872 году. Но каким конкретно – этого никто из представителей заказчика, которым являлась Католическая Церковь, сказать не мог. Один звонарь, говорят, пытался высказать что-то на тему «а давайте покроем пол изображениями колоколов», но ему сразу намекнули, что порой колокол может и без языка остаться. Что обычно делают в такой ситуации? Правильно: объявляют конкурс. Так и было сделано вскорости. А в конкурсах все любят участвовать, поэтому проектов оказалось слишком много для одной маленькой комиссии. Через несколько лет споров и разногласий святые эксперты сошлись во мнении, что никогда не сойдутся в едином мнении, как именно должен выглядеть самый крутой в Германии (и её окрестностях) католический пол. И на него временно забили, постелив ламинат местного производства (покупайте ламинат фирмы Haro!).
1887 год. Здесь и появляется на арене церкви наш герой – Август фон Эссенвейн. Он тоже участвовал в конкурсе, и его проект пролетел также, как и остальные, стремящиеся сделать пол побогаче и поярче, с инкрустацией и золочёными элементами. Август первым сообразил, что продавать пол надо с уникальным внеконкурентным преимуществом: совмещая с работой директором Германского музея в Нюрнберге, быстро закончил курсы SMM-менеджера и вечернюю школу промоутинга, после чего в духе римских императоров разродился уникальной краткой репликой: «Нашел!» Спотыкаясь, Август влетел на третий этаж дома, где жил председатель комиссии, и бросив ему под ноги переделанные эскизы, затараторил: «Меня зовут Август, и я знаю, что нам [нам!] нужно. Мы не будем делать всю эту излишнюю барочную разлюлюйность. Мы сделаем самый крепкий пол во всей Германии. И самый стильный. Крайние нефы и трансепт мы покроем обычным песчаником, самое главное для нас – центр масс и влияния, поэтому вся основная художественная часть придется на хор. Забацаем эпическое половое полотнище на тему «Без секса не надо и хлеба»… Э-э, пардон, обсдался, это у меня православные заказывают, а здесь мы выложим «Есть Церковь, есть и Небо». И я уже заказал мозаичные камни от Villeroy & Boch. Возьму с вас немного: контракт на пять лет по 20 миллионов евро в год, освобождение от уплаты налогов, виллу на Лазурном берегу, яхту как у Абрамовича и небольшое поместье в Нижегородской области. Ну, поместьем могу поступиться».
Так и появились на полу Кёльнского собора в 1899 году три тематических комплекса (общая площадь мозаики – 1350 кв. м): Кёльнская история архиепископства, Христианское мироустройство и Космос. Крепко, модно и красиво.
И если продолжать тему красиво, то имеет смысл потратить пару минут на далеко не самый статусный алтарь (коих притащили в собор с непонятной целью в количестве не менее четырех) с витиеватым названием «Алтарный образ Агилольфа». Сам по себе святой мученик Агилольф – это типичный пример создания из херни предмета поклонения и возлияния религиозных чувств (которые ни в коем случае нельзя оскорблять, ребята!). Вроде бы, по дошедшим до нас записям в церковных реестрах, около 745-747 года епископом Кёльна стал монах по имени Агилольф. Когда он родился, не известно вообще никому. Да и когда он умер точно не известно, но предполагается, что в промежутке между 748 и 752 годами. Никто толком не знает обстоятельств смерти: по одной версии его убили из мести, по другой – бродячие разбойники, в любом случае смерть стра-а-ашная, лю-ю-ютая, а Агилольф превратился в мученика. Особенно хороша версия, представленная в русской Вики, по которой «был предательски убит, по-видимому, в результате мести Карла Мартелла». И по фиг, что Карл Мартелл умер 22 октября 741 года во Франции, шибко уж мстительным был. Но всё это не точно, потому что в это же время в тех же самых краях жил еще один монах Агилольф по фамилии фон Стабло-Мальмеди. И именно его мощи были перенесены в Кёльн либо 9 июля 1062 года, либо в 1092 году (здесь летописцы тоже расходятся в показаниях). Но кому какое дело до авторства костей, если стране нужен герой? Епископ Кёльна Агилольф признан святым, наречен Агилольфом Кёльнским, и мощи его не менее мученического тёзки торжественно размещены в кёльнском соборе Святой Марии.
Там они и лежали поначалу в стекляннице (а-ха-ха, вы еще помните Легенду О Бутылке?), а в 1520 году под косточки был заказан в Антверпене пафосный алтарь, вырезанный из дерева. В центре было сделано углубление для хранения того, что осталось от второго Агилольфа. Удивительно, но на алтаре изображен помимо прочих сюжетов сам Агилольф и его деяния (восхищаюсь автором алтаря, который сумел нарисовать деяния того, о ком не известно ровным счетом ничего – сейчас бы рубил лавэ на комиксах), чей лик художник представлял так же хорошо, как и образ Тутанхамона. В 1817 году церковь Святой Марии немного снесли, а коллекцию подписанных останков аккуратно рассортировали по разным религиозным заведениям. Агилольф достался Кёльнскому собору (сюда же определили и вторую королеву Польши Рыксу Лотарингскую aka Рихеза Блаженная, но это совсем другая история), который в то время больше напоминал ангар для хранения ненужных вещей. Но что бы ни говорили про Великого Святого, алтарь ему отстругали шикарный. Так и тянет рассмотреть поближе (особенно впечатляет типок, похожий на Варавву, исполняющий дикарский танец, полный огня). Разве можно пройти мимо? Недаром алтарь стоит без нескольких частей своих крыльев, которые растащили по музеям, красота нужна всем.
Красота – это одно, Статус – уже совсем другое. Три главных коня, три всадника Архиепископства, три причины всех войн – Крест, Женщина, Золото. Три наиважнейших реликвии Кёльнского собора заставляют благоговейно присесть каждого вошедшего в этот храм. Или не заставляют.
Самая старая из них – Крест. Распятие Геро… нет, бедного Геро никто не распял, да и он был не особо активным распинателем. Распятие сделано по заказу Геро, который дослужился до архиепископа и очень хотел плюнуть в вечность. Но так как он был очень жадный, то денег на плевок выделил немного, храм на эти средства нельзя было построить даже для кума Тыквы, поэтому срубили 250-летний дуб и из него выпилили распятие. Кто ж знал, что у него такая славная карьера получится? Дата изготовления оценивается специалистами примерно 965-971 год, что позволяет называть Распятие Геро древнейшим из сохранившихся монументальных распятий в Западной Европе. Для того времени изображение Христа было почти революционным, ибо по византийской традиции Спаситель изображался либо Страдающим, либо Торжествующим, а здесь – Отдупливший. Но даже это не помогло бы Кресту, если бы в начале XI века летописец Титмар фон Мерзебург не поведал о настоящем чуде, которое сотворил Святой (ну а какой же еще) Геро: от внутреннего напряжения голова Иисуса треснула, но Геро не расстроился, поднял с пола отскочившую щепу, вложил её в трещину и прочитал молитву, тут-то череп и сросся, а шов рассосался. При реставрации распятия, когда тело сняли с креста, в голове (в затылочной части) страстотерпца обнаружили с непонятной целью просверленное отверстие и несколько гвоздей, но ни одного шва (!), что убедительно доказывает правдивость слов Титмара. Велика сила журналистики! После короткой, но убедительной промоутерской кампании Распятие Геро по праву стало считаться чудотворным, а когда оно сумело в целости и сохранности пережить пожар 1248 года, то статус укрепился навеки (какие вам еще нужны доказательства?).
Кстати, вот это барочное блюдо с лучами вокруг распятия и поднос за головой Христа – новодел, который подарил собору в 1683 году отвечающий за праздничное оформление хора каноник Генрих Фридрих фон Меринг, мол, скучновато выглядит, надо золота добавить (от православных цыганщиной заразился, что ли?). В общем, нарядный Христос получился.
Женщина – самая смешная реликвия из Большой Тройки – проходит по прозвищу Миланская Мадонна. В 1164 году в Кёльн вместе с главнейшей реликвией из Милана привезли фигуру Богоматери Милостивой с мальчиком рожденным на руках. Надо ж было такому случиться, что тот самый пожар 1248 года, из которого невредимым вышел Крест, сжег привезенную святыню дотла, даже головешки не осталось. Примерно в 1290 году было решено воссоздать Богоматерь. Ответственное задание поручили мастеру-строителю, который еще пубертатным пацаном бегал смотреть на сгоревшую мадам. И вот вам чудо: новая скульптура получилась неотличимой от прежней! Таких чудес на белом свете еще поискать. С тех пор и прилип к Мадонне Миланской (почему Миланская, если она родилась в Кёльне из кёльнского орехового дерева?) статус чудотворный и где-то даже волшебный. Её еще называют неописуемо красивой, но есть подозрение, что это со зла. И дело даже не в косоглазии и отсутствии груди. С таким взглядом и ехидной ухмылкой только в отдел кадров идти работать, но уж никак не на подиуме от бедра вышагивать.
Кстати, вот эта шикарная корона и скипетр в правой руке – новодел, который впихнули Мадонне при реставрации 1855 года, ибо бригадиру реставраторов показалось, что хитрая дама выглядит скучновато, надо золота добавить. Когда в 1900 году пришла пора очередной реставрации, очередной бригадир долго думал, что бы еще такого ей впихнуть – золотой мобильник на шею повесить или платиновый утюг под ноги положить, но в итоге обошелся тем, что разукрасил её цветными красками. В общем, нарядная Мадонна получилась.
И уж куда не понадобилось добавлять золота – это в Золотой сундук, более известный в христианском мире по титулу Реликварий Трёх Царей-Волхвов. Самая главная и самая скучная реликвия Тройки. Его история известна всем: три царя (волхва, пастыря) принесли дары новорожденному Иисусу Иосифовичу, застолбив в скрижалях коммент: «первыенах». Потом они продолжали неразлучно шариться, забыв о своих царских делах, пока не приняли почти одновременно мученическую смерть и были похоронены в одном месте. Далее совсем тошно: их кости выкопали и перевезли в Константинополь. Великий император Константин некоторое время мирился с этой дичью, но потом распорядился вывалить набор костей в телегу находящемуся с визитом к императорскому двору епископу Милана Евсторгию Первому. Достоверно не известно, что сделал дальше Евсторгий, но говорят, что он не стал вываливать останки в первую же выгребную яму, а довез их до Милана, где на 850 лет о существовании мощей плотно подзабили. Ровно до 1164 года, когда снаряжался обоз в Кёльн. Подвернувшейся возможностью избавиться от хлама миланцы воспользовались с радостью: кто-то тащил к телегам деревянную статую, а кто-то принес мешок с костями (Стивен Кинг наверняка слышал об этой истории). Власти Кёльна подаркам обрадовались: немедленно был озвучен нацпроект «Три короны», поднят пенсионный возраст, урезаны зарплаты медикам и учителям, созданы три госкорпорации. Одна занялась разработкой нового герба города (в который необходимо было включить три короны, понятное дело), вторая должна была разложить кости из мешка по телам, а третья получила наиболее жирный контракт – на изготовление золотого саркофага. Понадобилось более сорока лет, чтобы получить результаты, но герб нарисовали, кости рассортировали, а сундук отлили. Правда, в связи с тем, что большую часть материала исполнители растащили по домашним унитазам, рака была сделана из серебра, а потом уже позолочена.
Реликварий представляет собой три саркофага, соединенных в единой целое – один здоровенный золотой сундук. И каждому из царей-волхвов выделено по отдельному спальному месту. И вот здесь-то всплывает любопытный момент: в этот же реликварий положили (оба-на!) мощи трех низкорейтинговых святых, которые мариновались в Кёльне с десятого века – Набор и Феликс (эта парочка путешествовала вместе) и присоединившийся к ним мощами в Кёльне Григорий Сполетский. Каждый из трех саркофагов на самом деле является двуспальным! В общем, вполне современно получилось.
Да, было бы несправедливо обойти стороной самую прикольную (в прямом смысле – тоже) реликвию Кёльнского собора, пусть она не слишком старая и не входит в Большую Тройку. Если пройтись по собору и внимательно приглядываться, где больше всего поставлено зажженных свечей, то очень вероятно, что первенство окажется за «Украшенной Мадонной» (Изображение Милостивой Богородицы). Представьте себе, взрослые люди на полном серьёзе нарядили куклу в роскошное платье и стали отбивать е поклоны. Уверен, что мастер, который в конце XVII века сварганил Богородицу в стиле барокко, даже не предполагал, какой успех выпадет на долю его творения. Люди врубились в тему бартерных отношений очень быстро и потащили к маленькой Мадонне всяческую мелочь, за которую предполагали вымолить у куклы удачные роды, богатый улов, первый трофей за последние 17 лет. У куклы! Воистину, деловому подходу христиане должны поучиться у вудуистов. Монахи же только и занимались тем, что периодически раздевали Мадонну и вешали на неё новое платье. В конце концов им это надоело, поэтому платье меняли редко, только снимали значки-крестики, освобождая место для новых. В результате Украшенная Мадонна стала украшенной вдрызг и потребовала реставрации.
Кстати, когда на её место поставили обычную деревянную фигурку Мадонны с ребенком, ничего не поменялось: люди продолжали кланяться и вешать на простую рубаху (напоминающую ночнушку) свои подношения. Даже еще больше стало, потому что из-за пандемии в собор стали пускать только для личных молитв.
Вот где бизнес-идея для наших попов! Почему бы в ХХС не поставить деревянную лошадку и накрывать её попоной. А рядом – маленького конька. Это будет Святая кобылица с жеребенком. От крестиков-значков не будет отбоя (только успевай попону менять), а учитывая контингент паствы, там и запонки с брюликами втыкать начнут. В общем, прикольная Мадонна получилась.
Да, по традиции необходимо вспомнить об органе. Здесь достаточно сказать только одно: в Кёльнском соборе он есть.
На выход!
