КОСТИ И ЗУБЫ
Наткнуться случайно практически невозможно, сюда едут целенаправленно. Но при удачном стечении обстоятельств, если вдруг захотелось во время велопрогулки потрясти задницу в лесополосе Коньково, где-то между Коньково и Теплым Станом, в стороне от Профсоюзной, посреди поляны на краю леса… Это смотрится несколько сюрреалистично: на небольшом возвышении стоит современная постройка солидных размеров в виде брутальной крепости с бастионами. Что это может быть? От кого здесь планировали обороняться советские борцы за мир? Да еще и въезд перегорожен шлагбаумом. Что, впрочем, не является преградой для велосипедов. А если начнут стрелять? Ну, если начнут стрелять, то сначала по колёсам, успеем сдаться. Но стрелять никто не начал. При ближайшем рассмотрении «крепость» оказалась Палеонтологическим музеем им. Ю. А. Орлова. А теперь спросите, какова вероятность встретить в Москве динозавра.
Нет, отказаться от спонтанного посещения такого музея решительно невозможно. По правде сказать, даже если бы в этом здании находился не палеонтологический музей, а склад потерянных ключей, то всё равно стоило бы его посетить при возможности, ведь…
Если черпать большой ложкой, то музей буквально вылупился из тела Кунсткамеры, в которую стали свозить такое количество всевозможного застарелого хлама, что часть экспонатов пришлось отсортировать и сложить в отдельном помещении. Доподлинно не известно, кому пришла в голову светлая мысль складывать все кости и зубы (преимущественно – окаменевшие) в Минеральном кабинете Академии наук, но именно это решение так быстро забило кабинет под завязку, что он переехал в отдельное помещение и стал Минералогическим музеем. А какие к черту из костей-зубов минералы? Да никакие. А тут еще и минералы как-то выросли в совсем непотребные горы. В общем, после Октябрьского переворота, оклемавшись после Гражданской советские ученые и их кураторы пришли к выводу, что минералогическому – минералогическое, а всё остальное надо отделить в геологический музей. Что и произошло в 1925 году. Кости и зубы прошли по разделу «всё остальное» и попали в Геологический.
В Геологическом, разумеется, имеющийся материал тоже разделился на фракции. Самыми крепкими (неожиданно для геологов) позициями завладела палеонтологическая фракция с коллекцией уникальных скелетов позвоночных Пермского периода, накопанных в начале ХХ века. На костях этих несчастных позвоночных и был создан Палеонтологический институт (пока еще не музей). Но у костей была проблема, прямо пропорциональная размерам. Собственно, размеры и были их проблемой. Скелеты пошли в атаку («Пермские не сдаются!») и отбили себе два просторных зала общей площадью полторы тысячи квадратных метров. Казалось бы, чего ещё желать? Ан нет, успех на то и успех, что его надо развивать. В 1931 году была первая атака, но она захлебнулась во время переезда Института из Ленинграда в Москву. Пришлось ждать до 1937 года, когда под звон фужеров с «Советским шампанским» на Ленинском проспекте (тогда – Большая Калужская) в помещении манежа графа Орлова открыли Музей. Учитывая, что помещений выделили площадью всего лишь 700 квадратов, понятное дело, что рано или поздно пришлось бы переезжать, но для начала годится – маленький, но свой.
После Второй мировой войны (на самом деле, еще во время войны – в 1944 году) институт и возглавил тот самый Ю. А. Орлов, имя которого носит музей. Он быстро довел новыми поступлениями музей до такого уплотнённого состояния, что вести хоть какую-то музейную работу оказалось невозможно. В 1954 году музей закрыли, и Юрий Александрович (сын священника и отоларингологички) вступил в неравный бой за новое здание. Через 11 лет (все эти годы он топал по министерским коридорам) Орлов сумел получить разрешение на строительство нового здания и бюджет в два миллиона рублей. На этом директор института облегченно выдохнул и в 1966 году спокойно почил в бозе. Именно тогда Палеонтологический музей (которого не было!) получил его имя. Только представьте себе: название есть, а самого предмета для этого названия нет – чистая химера. Дальше было еще смешнее. Раз деньги есть, то их надо «осваивать». Коллектив архитекторов в 1968 году отработал на славу, не только спроектировав огромное здание с просторными помещениями, но и выбрав специальное место, на котором здание бы смотрелось максимально эффектно. Сейчас так не строят. Проект все приняли на ура и… всё, деньги закончились. Пришлось руководству Палеонтологического института снова отправиться в длительные коридорные путешествия. Первые деньги появились в 1972 году, и немедленно началось строительство. В противном случае сама по себе испарилась бы и эта, вырванная с чиновничьим мясом, не очень большая сумма. Дальше невольно вспоминается анекдот про мужика с ножом в руке: «И так семнадцать раз подряд». Завершить строительство и перевезти в новое здание экспонаты удалось только в 1987 году. Забавно, что руководство страны долго присматривалось к новаторскому проекту, но по достоинству труд архитекторов оценили только через четверть века (в 1993 году) при Ельцине, и авторский коллектив получил Государственную премию (удивительно, как они дожили-то до этого радостного дня). У кого-то ещё осталось желание вернуться в Советский Союз с его бюрократическими прелестями?
Но ведь главное, что всё получилось, а то ведь сколько таких долгостроев превращаются в скелеты динозавров по Москве. «– Поезжайте в Москву! – сказал он неожиданно. – И тогда вы поймете, что я прав. Обязательно поезжайте в Москву! Поезжайте в Москву на улицу Профсоюзная и спросите, чем были эти три здоровенных недостроенных здания до Собянина. Обязательно спросите! Поезжайте и спросите! И вам скажут, что до Собянина эти три здоровенных недостроенных здания были тремя здоровенными недостроенными зданиями.»
Итак, квадратное здание с четырьмя башнями, поставленное на открытой, хорошо простреливаемой местности, на небольшом возвышении. Наверняка же авторы так задумали музей, чтобы можно было легче отбиваться от посетителей, готовых взять хранилище древностей штурмом? Да еще и классический внутренний двор, который идеально подходит для отдыха посетителей, истоптавших ноги по пространствам музея. Ведь так? Нет. Никаких туристов, штурмующих узилище бывших позвоночных и беспозвоночных, не наблюдается вовсе. Вокруг тишина, нарушаемый дальним, приглушённым городским шумом, да галдеж наглых скворцов. Добро пожаловать, одинокий путник.
Да, насчет «добро пожаловать» тоже зря сказано, потому что не очень-то здесь и ждут путников, похоже. Шлагбаум поднимается только для служебного транспорта, на личных автомобилях сюда не въехать (можно попытаться, но будут стрелять по колесам), поэтому авто надо бросать где-нибудь на подступах к музейной территории. Что, впрочем, радует не только глаз, но и сердце, потому что в Москве уже почти не осталось мест, свободных от этих жестяных коробок с болтами, загрязняющих воздух сильнее, чем миллиарды курильщиков и загромождающих все свободные от зелени пространства (а если пространства не хватает, то зелени приходится отправиться на покой, под знаменитую московскую плитку). Так что с автомобилями поступили совершенно правильно, но (кар-р-рамба!) почему не предусмотрено мест для парковки велосипедов и самокатов? Внутрь заходить с ними нельзя, а снаружи оставлять просто так – боязно, администрация музея за сохранность ответственности не несет. Поэтому приходится тесниться и привязывать гроздья (ну, пять велосипедов – уже гроздь) двухколесных коняжек к авторской решетке (в виде переплетенных птеранодонов, хотя каждый ребенок знает, что их надо называть птеродактилями, хе). И это крайне неудобно, друзья.
Ещё неудобно… Это, правда, кому как, но все-таки, любопытный путник, предварительно плотно закуси, потому что никаких кафе в этом музее нет вовсе. Казалось бы, есть замечательное внутреннее пространство, словно предназначенное для летнего кафе. Ан нет, во внутреннем дворе предпочли сделать ландшафтный дизайн (по креативности с ним может поспорить разве что клумба из 70-х в виде пятиконечной звезды) и расставить скульптуры вымерших животных (и ваял их даже не Церетели). А ведь заложенный авторами в проект амфитеатр предполагал хотя бы зрительские места… Так что перекусить здесь не выйдет, а с шаурмой в руке могут и не пустить строгие тётеньки-контролёры (они выглядят так, словно их специально привезли сюда из советского кинотеатра, ей-бо), проверяющие на входе купленный за 400 рубликов билет. С другой стороны, сюда же не есть идут те немногие, которые умудряются найти музей по фотоквесту на официальном сайте (редкий случай, когда название раздела «Как нас найти» полностью соответствует своей сути). И не любоваться на выставленные во дворе скульптуры, потому что вход в него закрыт для неорганизованных посетителей (насчет экскурсий информации нет): смотрите из окна.
Помимо скульптур во дворе внутренний интерьер музея украшен яркими керамическими панно в стиле примитивизма,
совершенно палеосюрреалистическими росписями
и традиционными образцами современного декора, что несколько странно для заведения, которое задалось целью рассказать о временах древнее древних. Примерно так выглядит внешняя оболочка Палеонтологического музея.
Дети обязательно спросят: «А что у него внутри?» На этот вопрос могли бы рассказать экскурсоводы, но тебе, одинокий путник, экскурсовод не положен, поэтому смотри всё сам. А посмотреть там есть на что, если ты убежденный консерватор до мозга костей и привык получать удовольствие от осмотра окаменелостей. Скелетов в Палеомузее на самом деле хватает с избытком. Одной из жемчужин собрания является скелет мамонта, найденный в 1842 году и бережно сохранившийся до наших дней. Куда там святым, эти мощи топтали планету задолго до рождения Иисуса Христа и Будды Шакьямуни, и вот вам нате – нетленны. А смерть ведь наверняка мученической была. Не пора ли канонизировать?
Мамонт среди имеющихся экспонатов – просто юнец, коли речь зашла о возрасте. Но иногда возраст отступает на второй план. Бывают такие люди, над которыми время не властно. И речь не столько о Клубе 27 или прочих знаменитостях, улетевших на очередном вираже жизни под «Икарус» в презентабельном возрасте. Есть, скажем, вокалистки, которые на седьмом десятке лет рекламируют нижнее белье, и барабанщики, выглядящие на восьмом десятке лет моложе своего собственного ребенка. То есть, на них смотришь и хрен там скажешь, сколько им лет стукнуло в обед. А даже если и выглядит человек ровесником адъютанта Наполеона, но при этом играет на гитаре или поет, или пишет книги, или рисует, или водит такси лучше, чем море молодых, то смотришь на дело рук его и думаешь: «Человек без возраста, Перпетуум мобиле». Коралл Fungia Scutaria, открытый и классифицированный Ламарком в 1801 году (тут, правда, сотрудники музея со своими табличками отстали от жизни, ведь в 2011 году этот вид коралла был перенесён в род Lobactis и уже больше десяти лет он называется Lobactis Scutaria как единственный действующий вид рода), являет прекрасный пример такого вот существа без возраста. Если не задумываться о том, как он выглядел при жизни, то кажется, что эта штуковина и сегодня живее всех живых, если пристально всматриваться в этого пращура оптических иллюзий. Конкретно этот экземпляр каменного диска (так по-русски называется коралл) привезен из Вьетнама, но действует гипнотически ничуть не хуже российского ТВ. И да, напоследок о названии. Каменный диск имеет и переводное название «грибной коралл», но его распространенные народные клички впечатляют не меньше, чем ребристая костяная основа: «тарелка», «язык», «грибок», «купол», «шлем», «крот», «тапочки», «шляпа китайца» и даже «Шапка Нептуна» (ох, тяжела ты…). Какое отношение к палеонтологии имеет живущий и здравствующий по сей день вид коралла? Самое прямое: слишком долго живет, живет так долго, что потерял свой возраст.
Шапка Нептуна – вовсе не единственная ракушка в экспозиции, а лишь одна из сотен (тысяч?) выставленных для просмотра. Здесь их реально – океан. Это же настоящее раздолье для тех же дизайнеров, ведь фантазия природы на геометрический декор почти безгранична: бери, да зарисовывай, набрасывай идеи в блокнотик впечатлениям вдогонку. Обыкновенные посетители просто залипают у какой-нибудь загогулины, а потом понимают, сколько времени проторчали на одном месте и побыстрее двигаются дальше, в другие залы.
Вот что нельзя поставить в упрек музею – это скудность материалов. Материалов здесь больше, чем взятых нот в часовом выступлении Зинчука. И у каждого здесь свой характер, своя особая роль в лихо закрученном сюжете, о котором можно только догадываться. Взять, к примеру, пару скутозавров. Пока мама-скутозавр нижайше угодничает и отвлекает внимание заискивающим взглядом, сыночек-скутозавр явно нацеливается на ваши кроссовки. Но не всё так однозначно. Что их вынудило на столь гнусное поведение? Может быть, их папа-скутозавр прямо сейчас прикован цепями в застенке, вот они и вышли на скользкую дорожку нерациональной мести? Хотя, конечно, эти парарептилии в любом случае завры и скуты, ничего не скажешь.
Не всё здесь представлено в виде оригиналов, натуральные скелеты перемежаются с репликами и старательно изготовленными моделями, но общего настроения от коллекции такие вкрапления не портят, и заглядывать в рот каждому экспонату желания не возникает. Как и класть палец, а то неаккуратно положишь и испортишь каталожный номер, а ведь люди работали…
Да, странное это место. Можно и подзалипнуть, а местами проходишь на крейсерской и думаешь: «Что я здесь делаю?» Весьма неоднозначное впечатление, возможно, приходит оттого, что в определенной степени этот музей пытается ориентироваться на детей школьного возраста, а не на взрослых (на это намекает и оформление, и существующие активности, и даже музейный магазин, на 95 процентов состоящий из игрушечных динозавров). А ведь хотелось бы мяса, крови и зрелищ: например, тираннозавр, перекусывающий яремную жилу диплодока. Или на худой конец останки стегозавра, сорвавшегося в ущелье. Нет, всё миленько и ровно, без эмоциональных потрясений. Поэтому под занавес начинаешь уставать, а отдохнуть и перекусить (как уже было сказано) – негде.
Из наиболее запоминающегося почему-то скелет большерогого оленя. Не сказать, чтобы это был какой-то дико уникальный экспонат (как-никак эти копытно-рогатые водились повсюду на материке: от Ирландии до Южной Сибири), но именно близость его к нам по периоду существования (поздний плейстоцен, период от девятисот до десяти тысяч лет назад) как-то роднит, что ли. И заставляет внутренне посочувствовать брателле (рога носили только самцы): «Чуви, нелегко же тебе пришлось всю жизнь шастать с такими канделябрами на голове». Но ведь и в самом деле затрахаешься носить над собственным скелетом еще незнамо чей, достигающий в размахе четырех метров. Именно поэтому большерогие олени жили либо в редкой лесополосе, либо в лесостепи. Попробуй такая дура сунуться в обычный лес, далеко не уйдет, так и будет жопой на опушку торчать вплоть до голодной смерти.
А посетителям, не желающим откинуть копыта от голода, тоже пора двигать. Вернётся ли кто-нибудь сюда во второй раз? Не факт, не факт…
Kommentare